Яна и Ян
Шрифт:
До меня наконец дошло, почему именно мне Михал открыл тайну «Дутой пьести». А может, — и мне лучше съездить дня на два в Прагу? Ведь завтра на «мельницу» приедет Иржи. Он еще ни разу здесь не был, только присылал нам коротенькие письма и заказы из гастронома. Да и в качестве жениха и невесты мы никогда не оставались с ним наедине. Будет ли он таким же сдержанным, как раньше?..
Когда Михал уснул, я еще посидела некоторое время у камина и, заново все обдумав, сказала себе:
— Не будь столь наивной. Он же собирается стать твоим мужем.
С утра у меня все валилось из рук.
— Наша невеста так волнуется? — заговорщицки улыбнулась мне тетя Клара.
Если бы она только знала, отчего я нервничаю!
Однако когда Иржи появился, я уже успокоилась. Да мы с Михалом и не ждали его так рано и после генеральной уборки разводили огонь в камине. Дым почему-то валил прямо в комнату, и мы оба Изрядно вымазались в саже. И вот неожиданно распахнулась дверь, и на пороге появился Иржи. На нем была короткая дубленка, а в руках он держал массу свертков. Он казался необыкновенно молодым и веселым. Я его таким никогда не видела.
Иржи бросил свертки на стол и схватил нас с Михалом в объятия. От него пахло табаком, бензином и морозом, и мне уже было нетрудно представить его своим мужем. Вот так всегда будет он возвращаться домой…
Хорошее настроение отца передалось и Михалу, тем более что Иржи не спрашивал его о школе, не делал ему никаких замечаний, не читал наставлений. Он привез нам в подарок телевизор, и мы сразу же установили его у тети. Ужин прошел очень весело. Иржи откупорил бутылку вина и разрешил Михалу смотреть телевизионную программу до конца. Я догадывалась, что это значит: Михал останется у тети, а мы… Я быстро налила себе рюмку вина…
Когда мы поднялись наверх, огонь в камине уже горел ярким пламенем. Иржи подбросил еще несколько поленьев, и в комнате стало так светло, что пришлось даже погасить лампу. Я сидела перед камином и думала о том, что, когда не отрываясь смотришь на огонь, у тебя на душе появляется какая-то неизъяснимая тоска… Поневоле начинаешь мечтать о большой, чистой любви, о верной дружбе, об интересной работе, приносящей удовлетворение тебе и пользу окружающим. Может быть, люди страстно желают и чего-то другого. Я не желаю ничего. Но почему мне так холодно? И почему нет больше яркого света? Ни вокруг меня, ни в моей душе…
— Яничка, ты не хочешь рюмочку вина? Да, я привез новые пластинки. Хочешь послушать?
Почему он все время мне что-то предлагает? И зачем говорит без умолку? Когда же он наконец сядет? Ведь все равно это должно произойти… Он же хочет этого, иначе он никогда бы не позволил Михалу смотреть телевизионную программу до конца.
Иржи тяжело опустился рядом со мной, объяснив, что по дороге менял колесо и ушиб позвоночник. Потом он взял меня за подбородок и, повернув к себе, спросил:
— Что с тобой, девочка?
Я протянула руку за рюмкой с вином и сказала ему:
— Прошу тебя, не спрашивай все время, как я себя чувствую.
— Я боюсь за тебя, — вздохнул он. — Но выглядишь
Ну кто же об этом спрашивает! Я выпила вино как воду, оперлась о подушку и закрыла глаза. Он склонился надо мной и поцеловал:
— Может, тебе это неприятно?
— Не говори ничего, прошу тебя, не говори… — Все во мне похолодело — и руки, и ноги, и губы. И это несмотря на выпитое вино и пышущий жаром камин.
— …Я бы еще… но я люблю тебя… Я так долго ждал!.. Зачем нам ждать?.. Мы ведь скоро поженимся…
«Помолчи, хоть немного помолчи… Я согласна на все, но только помолчи. И не нужно ни о чем думать. Просто нужно представить себе, что руки, которые прикасаются к моему телу, — это знакомые мне руки, а глаза рядом — те единственные глаза, в которые я погружалась, как в морскую пучину…»
Я подняла веки — на меня смотрели чужие холодные глаза. Незнакомый человек с покрасневшим от напряжения лицом тяжело дышал рядом, а его искушенные руки блуждали по моему телу, которое уже не оставалось бесстрастным. Оно сопротивлялось. Сопротивлялось от отвращения… У него была своя память…
— Нет-нет, прошу вас!..
Видимо, я выкрикнула это слишком громко: он испугался и отпустил меня. А мне было плохо. Страшно плохо.
— Я виноват… Нельзя употреблять алкоголь, если принимаешь лекарства… Как я мог об этом забыть?.. Прости меня… Тебе уже лучше?.. Может быть, дать воды? Что я могу для тебя сделать, девочка моя?..
Он и не догадывался, что я давно не принимаю никаких лекарств, не понял, что со мной творилось. Я не могу быть с ним близка, ни с ним, ни с кем-либо другим, кроме… Я хотела единственного — чтобы он ушел. Я уже не боялась остаться одной. Существовало нечто худшее, чем одиночество.
А он все говорил и говорил — объяснял, извинялся, просил прощения. Это невозможно было выдержать.
— Мне уже лучше. Я хотела бы уснуть…
— Спи, Яничка, а я пойду вниз… Я пришлю Михала, чтобы тебе не было страшно… А завтра, если захочешь, мы пойдем вечером в деревню, там будет гулянье.
Я согласилась. Мне стало немного легче. Завтра мы уже не будем одни, а послезавтра он уедет.
Вскоре в комнату прошмыгнула маленькая фигурка в пижаме. Михал забрался ко мне в постель и прижался:
— Яна, ты знаешь, что сказала тетя? Что скоро ты станешь моей мамой!
Я обняла его. Я не должна обмануть его надежд. Ради него мне придется выдержать все…
— Ты слышишь меня, Яна? У меня же есть собственная мама. Я не могу ее так обидеть…
Мне повезло: первая же попутная машина подбросила меня до железнодорожной станции. Поезд отходил через двадцать минут. Потом больше двух часов я трясся до какого-то страшного захолустья. Дежурная по станции посоветовала мне пойти напрямик лесом, тогда, мол, я буду в деревне примерно через час — раньше, чем на автобусе, потому что его нужно очень долго ждать.