Янтарь и Лазурит

Чайный Лис

— Мамору… — слетело с её уст, и она замолчала.

Привычные имена из Чигусы, такие далёкие и родные, приятно звучали на языке, но она задумалась, имела ли право обращаться по имени к кому-то из старшего поколения. Как в Сонгусыле и среди монахов Цзяожи, в Чигусе тоже звали друг друга по титулу или статусу, а имена использовали только верховная лиса, родители, наставники и самые близкие друзья.

Пока она молчала, Ю Сынвон наконец поднял свою голову, и в его взгляде Кохаку увидела глубокую боль, печаль и раскаяние.

— Даже если ты четырёххвостый лис, это ничего не

меняет, — старалась она переубедить себя.

— Кохаку.

Скелет замахнулся и чуть не ударил в спину Ю Сынвона, но Кохаку закрыла того широким мечом и оттолкнула врага назад. Ещё несколько окружали их, но она собралась с силами, положила гохэй на меч и схватила рукоять двумя руками. Кохаку вытянула оружие перед собой и сделала круг, меч пролетел со свистом, разрубая всех скелетов на пути. Те падали на землю, кости их рассыпались и больше не собирались.

Ю Сынвон снова свёл брови, опустил голову и заговорил:

— Кохаку, это я разрушил Чигусу.

Она не верила. Не могла в это поверить.

Кохаку тупо стояла и смотрела перед собой, отказываясь вникать в смысл его слов.

Это наследный принц ван Ён приплыл на Чигусу со своими людьми в поисках оружия, пробудил Шэньюаня и вытащил его из заключения. Затем аккым завладел его телом, сжёг остров и… нет, она не хотела думать о смертях, но такому исходу событий она верила больше.

Шэньюань обманул её. Это ван Ён в его воспоминаниях спустился в храм верховной лисы, взял гохэй и разрушил пузырь — место заточения аккыма. Ю Сынвона там не было.

— Это я привёл ван Ёна на Чигусу, рассказав о мощном оружии в храме верховной лисы, способном поработить весь мир.

Его болезненные слова, словно острый кинжал, наносили Кохаку удары в спину. Ноги её дрожали, но она старалась сохранять невозмутимое выражение лица.

— Я пробудил Шэньюаня четыре века назад и был проклят, за что прежняя верховная лиса изгнала меня из Чигусы, хотя все верили, что рано или поздно я займу её место.

Шэньюань ликовал и что-то кричал, но Кохаку совершенно не слышала его слов, как и не замечала ничего вокруг. Воины Ю Сынвона и её друзья сражались со скелетами, которые когда-то были воинами ван Ёна. Когда те приближались, она вслепую отбивалась от них на инстинктах, даже не замечая этого. Всё её внимание было сосредоточено на Ю Сынвоне, а тот боялся посмотреть ей в глаза.

— Я хотел вернуться, — продолжал он свой рассказ, — доказать, что исправился. Я разрушил главное логово аккымов в Хунсюе, избавил мир от этого зла. Но я не вернулся сразу. Я веками путешествовал по миру, помогал людям, ловил аккымов, однако, когда я вновь подплыл к берегам Чигусы, меня не пустили. Прежняя верховная лиса уже тогда ушла с поста, а новая не пустила меня назад.

— Убери, убери свой проклятый жезл, жжётся! — возмущался недовольный Шэньюань, но Кохаку не слышала его.

Обе её руки покрылись чёрной паутиной, что поднялась к шее и достигла её щёк. Однако мех на ушах и хвосте по-прежнему оставался белоснежным.

— Я разозлился. Клянусь, я не собирался мстить, но впервые за четыреста лет я вспылил и рассказал ван Ёну об оружии под храмом верховной лисы… Уже тогда, двадцать

лет назад, я служил генералом в Сонгусыле и находился с наследным принцем в близких отношениях. И затем… Чигуса пала.

Кохаку смотрела на него, не моргая. Ю Сынвон ненадолго замолчал и позже медленно поднял голову. Две мокрые дорожки покрывали его лицо, наполненные болью покрасневшие глаза виновато смотрели на Кохаку.

— Когда я встретил тебя впервые во дворце, от тебя пахло домом. Я так давно там не был и думал, что уже забыл этот запах, который пытался воссоздать в своём Павильоне Памяти.

Она ничего не ответила.

Ю Сынвон сжал ладони в кулаки и согнулся пополам. Он вытянул руки перед собой, уткнулся лбом в землю и застыл на некоторое время в этой позе, словно извинялся. Но не перед Кохаку надо было просить прощения.

А перед всеми.

Через некоторое время он вновь заговорил, чуть приподняв голову:

— Я давно представлял разговор с верховной лисой и боялся его. Боялся, что она скажет: «Мамору, ты должен был защищать Чигусу, а не стать причиной её падения»*. Мне… так жаль.

* Мамору (яп. ??) — «настоящий защитник».

Суровый голос Кохаку прозвучал на фоне звона мечей и песни стрел, рассекающих воздух:

— Мёртвых уже не вернуть, — она ненадолго замолчала, а Ю Сынвон вновь упёрся лбом в землю. — Но мы ещё можем избавить Чигусу от тьмы.

— Эй, вы что удумали? — раздалось очередное возмущение Шэньюаня.

Ю Сынвон поднял голову. Взгляд Кохаку наполняла печаль, но она слабо улыбалась, в глазах ещё горели искорки надежды. Над её головой летал дракон — её верный друг и защитник, а за спиной люди сражались со скелетами. В одной руке она удерживала тяжёлый меч вместе со светящимся гохэем, а вторую протянула Ю Сынвону.

Она не простила его. И никогда не простит ту боль, что пережила из-за его ошибки, потерю близких и дома, одиночество и страдания. Но и не отвернётся.

Мамору неуверенно взял её за руку и поднялся с земли.

— Улыбнись, — сквозь боль в груди произнесла Кохаку. — Ты многое должен Чигусе.

— Слушаюсь.

Его лицо озарила привычная радостная улыбка, что она видела все эти двадцать лет жизни в Сонгусыле, только теперь из прикрытых золотисто-медовых глаз стекали слёзы.

Кохаку воткнула тяжёлый меч в землю, усыпанную костями скелетов. Те, до которых дотронулся её гохэй, больше не поднимались. Она покрепче сжала горячий жезл пальцами и отвела руку назад, замахиваясь.

— Для начала надо избавиться от источника зла.

Светился не только гохэй, но и спадающие на плечи белые волосы. Возле неё висели золотистые кицунэби, рядом с которыми загорались голубоватые Мамору и разлетались по всему острову.

— Не позволю.

Из последних сил Шэньюань напрягся, меч завибрировал — Кохаку чувствовала эти волны через землю. Она собиралась ударить всем накопленным светом, поэтому вложила в него всю пережитую боль, как меч подлетел и в следующий миг оказался в руке Мамору. На его коже проявилась чёрная паутина и поднялась к шее и щекам, глаза потемнели. Лицо исказил жуткий оскал, от которого у Кохаку по спине пробежал холодок.