Янтарь и Лазурит
Шрифт:
Она сошла с тропы и поднялась выше, запрыгнула на камни и расставила руки в стороны, позволяя ветру растрепать её волосы, заплетённые утром Хеджин в косу, раздуть лёгкую одежду. Поглядывая на земли, оставшиеся далеко внизу, Кохаку ощущала желанную свободу: она бы и сама желала также легко передвигаться, играться с листьями и ветвями деревьев, покачивать траву. Но маленькой выжившей лисе из павшей страны оставалась лишь участь несчастной птицы, запертой в золотой клетке, коим для Кохаку являлся дворец Сонгусыля. Ограниченная в передвижениях и использовании своих сил, теперь она откинула голову назад и взглянула
«Вот бы оказаться здесь в свете луны».
— Нуна, — прервал её мысли Рури.
Кохаку обернулась. Ветер дул ему в спину и раздувал широкие тёмно-синие рукава, словно знамёна, развешиваемые знатными семьями.
Узкие рукава, бессмысленные ленты, да и множество слоёв ткани остальной одежды сковывали её движения, не позволяли расслабиться и ощутить себя по-настоящему свободной. Пусть Рури и вырос в далёком Цзяожи, но даже его вещи выглядели удобнее и похожими на те, что носили на Чигусе.
Сведённые брови и задумчивый взгляд не предвещали ничего хорошего.
— Что-то случилось?
— Запах.
Если лисы Чигусы славились своим острым слухом, то драконы могли похвастаться замечательным обонянием, поэтому Кохаку моментально отбросила посторонние мысли и сосредоточилась на делах.
— Что ты чувствуешь?
— Что-то гниёт.
Кохаку спрыгнула с камня на землю и слегка прищурилась. Если здесь и водился опасный хищный зверь, то вряд ли он бы бросил свою добычу гнить, а вовремя бы съел.
— Веди.
Некоторое время лазурные глаза внимательно вглядывались в её лицо, но в итоге Рури не выдержал и вздохнул. Принюхиваясь, он двинулся в сторону, противоположную месту отдыха каравана. Вокруг валялись валуны, отколовшиеся от горы, по которым Кохаку и ходила, но сейчас ей было не до игр.
Рури держался близко к ним и вдруг резко остановился. Сконцентрированная Кохаку ни на миг не теряла бдительности, но поблизости не слышала ничьих шагов — никакие хищники им не угрожали, либо находились сейчас далеко. Она собиралась спросить, куда дальше, но за камнями заметила торчавшую ногу, а до её слуха донеслось жужжание мух. Сглотнув, Кохаку медленно обогнула Рури и приблизилась к телу: молодая девушка в ярко-малиновом ханбоке — такие цвета сейчас пользовались популярностью, их же носила наложница Ча — лежала на земле, из левого глаза натекла давно засохшая кровь и покрыла половину лица, а также мелкую траву под собой. Сам глаз отсутствовал, а на его место воткнули тонкую ветку бамбука с несколькими листьями.
Хотя это был не первый труп, который видела Кохаку, в горле всё равно встал ком.
— Но мы упокоили дух Сыхуа… — пробормотала она себе под нос, обращаясь скорее к себе самой, чем к Рури.
Монах опустился на корточки и вытянул руку с чётками, чуть закатал рукав, внимательно осматривая тело.
— Этого я и боялся, — голос прозвучал прямо над ухом. Проклятый Ю Сынвон умел передвигаться практически беззвучно, поэтому Кохаку не расслышала его приближение.
— Аккым? — уточнила она, специально понизив голос, хотя караван торговцев располагался далеко от них.
— Да.
— Из-за него вы здесь, генерал?
Он посмотрел Кохаку в глаза, но на этот раз на его лице не сияла привычная улыбка, оставив место серьёзному взгляду и хмурящимся бровям.
—
Из-под его воротника выглянул мышонок Джик, схватился лапками за нос и пискнул:
— Ну и вонь!
Кохаку редко сталкивалась с подобным Ю Сынвоном — слишком привыкла к весёлому юноше и теперь не узнавала его. Он обошёл разлагающееся тело, наклонился над лицом, по которому ползали мухи и черви, разогнал их и внимательно всмотрелся в бамбук, затем присел на корточки рядом с Рури.
— Следов нечисти нет, монах Шуаньму?
Тот отрицательно качнул головой и вновь спрятал руку в рукаве — чётки сейчас были бесполезны. Генерал вздохнул и наконец-то улыбнулся, взглянул сначала на Рури, затем посмотрел в глаза Кохаку.
— Аккымы оставляют метку, связанную с их именем, — пояснил он тихим голосом и чуть нахмурился. — У Сыхуа это были цветы, здесь бамбук. А может, смысл именно в листьях, но сейчас это не имеет значения. Я до последнего надеялся, что это происки нечисти, но всё указывает на то, что в Анджу объявился аккым. — Прикрыв глаза, он снова улыбнулся, а затем обвёл обоих своим хитрым взглядом. — Ваш черёд, что вы здесь делаете?
Кохаку прикусила нижнюю губу. Делать Ю Сынвона союзником или продолжать всё держать в тайне, когда даже Рури не знал конечной точки их пути? Записку видела лишь Кохаку, но под светом полной луны в разрушенном храме лисы она узнала тайну, из-за которой чувствовала к генералу особую близость.
— Генерал Ю, вам знакомо имя Пён?
Глава 13
Лазурит пробует уличную еду Анджу
Почтение — это глубокое уважение к тому, кто его заслужил своими словами и поступками. Когда шифу делился своими мыслями как о жизни, так и простых бытовых вещах, сердца слушателей наполнялись восхищением и мудростью. Он мог просто объяснить, почему нельзя друг с другом ссориться, а все замирали и соглашались, и Сюаньму не отказался бы прочитать написанный им трактат о дружбе и взаимоотношениях. Любую просьбу с радостью бы выполнил и не задал бы лишних вопросов — к шифу Сюаньму испытывал глубокое почтение.
Что касалось нуны, она так и не рассказала, куда именно и почему они направлялись, назвала лишь город Анджу, но Сюаньму и не испытывал нужды расспрашивать её. Если слова шифу были понятными и звучали разумно, то нуну Сюаньму не понимал большую часть времени, её поступки часто удивляли его, а слова оставались загадками. И всё равно был готов следовать за ней — не только в другой город, но и страну, даже на край света. Он ей доверял.
Оба раза, когда Нань Шичжун приставлял оружие к шее нуны, Сюаньму по-настоящему боялся. Винил себя в беспомощности и безответственности: сам позволил нуне ловить с ним опасного врага и в итоге не смог защитить.
Он также испугался, когда каса-обакэ вцепился в её руку, порвал одежду, но к счастью, не сильно поранил — во всяком случае, рука оставалась на месте. От улыбки и смеха нуны на душе Сюаньму становилось тепло и спокойно, хотелось делать ей подарки, веселить и радовать. Находясь рядом с ней, он ощущал себя дома — не просто окружённым монахами в келье, в которой вырос, а с кем-то родным… с семьёй.
Являлось ли это чувство простым доверием или всё-таки чем-то большим?
— Генерал Ю, вам знакомо имя Пён?