Янтарь и Лазурит

Чайный Лис

Кроме талисманов, у них не было с собой никакого оружия, поэтому Кохаку даже близко не собиралась подпускать их к врагу. Возможно, им всем будет лучше остаться на корабле, а на берег Чигусы сойдёт она одна.

Также им передали кучу меховых накидок. Вернее, принесли более аккуратный покрашенный ящик с крышкой, и поначалу Кохаку понять не могла, что в нём особенного, а затем увидела тёплую одежду. Зима ещё не наступила, но эти добрые люди заботились и о своих соучениках, и о ней. Кохаку испытывала к ним искреннюю благодарность и долго махала рукой, пока корабль отплывал.

Через несколько часов она уже умирала от скуки и от морской болезни. Если поначалу просто не могла найти себе дело, то затем её затошнило.

Судно покачивалась на волнах, и Кохаку чувствовала, как кружилась её голова, а вся съеденная еда подступала к горлу.

— Кто же знал, что в море так плохо… — бормотала она себе под нос, свесив голову и руки из-за борта. — Сколько ещё до Чигусы…

— Всего-то недельку потерпеть, — раздался голос Ю Сынвона у неё над ухом. Обычно в такой ситуации Кохаку бы вздрогнула и отпрянула, а может, начала бы возмущаться, что её пугают.

Сейчас же она вяло висела, не в силах стоять. Даже голову не подняла.

Она бы поспорила с ним, но поленилась открывать рот и только что-то пробубнила себе под нос. Ещё опустошит свой желудок, если попытается поговорить.

— Помочь добраться до каюты? — Ю Сынвон вдруг предложил свою помощь.

Кохаку вновь что-то забубнила, но одну руку убрала от борта и помахала ей в стороне. Принявший это за согласие, Ю Сынвон поймал её за ладонь и потянул на себя. Еле живая, Кохаку опёрлась на него спиной, сделала шаг. Перед глазами всё поплыло, и она полетела носом в пол, но генерал успел поймать её.

К ним уже спешил Рури, чей силуэт она с трудом заметила и могла бы спутать с любым другим монахом, если бы не узнавала его походку на слух.

— Нуна, давай я отнесу тебя, — заговорил обычно скромный Рури.

Сильная рука подхватила её под колени и оторвала ноги от пола. Кохаку чуть не завалилась назад, но Ю Сынвон уже прижал её к своей груди. Его аромат ударил ей в нос, а исходящее от тела тепло окутало её, и Кохаку зажмурилась вместо того, чтобы вырываться. Не вникая в происходящее, она чувствовала, как её несли, и расслабилась.

Кохаку не знала, сколько времени прошло и что творилось вокруг, поначалу она ощущала только движения, затем как будто стало темнее, а её вдруг опустили на мягкую кровать. Наконец, она приоткрыла уставшие глаза, но так и не разглядела, кто стоял перед ней, и заснула.

Сквозь сон она слышала, как кто-то настойчиво звал её:

— Нуна, нуна.

Глаза не хотели открываться, поэтому стоило огромных усилий разлепить их. Кохаку лежала на кровати, одна её нога находилась под одеялом, а вторая свешивалась и почти доставала до пола. Перед ней на низком стуле сидел Рури, в его руках она заметила поднос, от которого доносился запах недавно приготовленного риса.

— Я не голодна, — тут же заявила она. От мыслей о еде её снова затошнило.

Кохаку вяло смотрела на Рури, но хотя бы не отрубалась на месте, а постепенно приходила в сознание. Он принёс слабо заваренный травяной чай, чей аромат она учуяла вслед за рисом, также на блюде лежала нарезанная локва и ещё какие-то фрукты.

Пусть она выросла в замке в качестве принцессы, Кохаку так и не смогла привыкнуть к тому, что слуги всё делали за неё. Каждый раз воспоминания о Чигусе давали знать о себе. В свободное от занятий время верховная лиса собирала своих учеников и учила их готовить; не только на себя, но и на взрослых: Кохаку помнила улыбки родителей, когда впервые показала им неумело завёрнутый в водоросли рисовый треугольник. Рури и его брат Тенран тогда ещё были маленькими, сами не готовили, поэтому Кохаку и их хотела чем-то порадовать и приносила сладости из рисового теста и бобовой пасты. Также сенсей учила их убираться, стирать и вообще заботиться о себе. Когда Кохаку только начала жить во дворце Сонгусыля, то хотела всё делать своими руками, и не только для себя, но и для других. Она пыталась готовить для своей служанки Хеджин, которую

приставили к ней ещё в первые дни во дворце, и для наложницы Ча, что приютила её и растила как родную дочь. Когда одежда рвалась, Кохаку брала в руки иглу с нитью и собиралась зашить сама, пусть и не умела: только видела, как шили слуги. Но каждый раз её лишали этого удовольствия и делали всё за неё, предлагая лишь научить вышивать.

А теперь, когда Рури принёс для неё еды, на Кохаку ещё больше нахлынули воспоминания. Он хотел накормить её не потому, что служил принцессе Сонгусыля, а из-за искреннего беспокойства.

Пусть её всё ещё мутило, Кохаку поглядывала на пиалу с жидкой рисовой кашей, что Рури держал в руках. Над ней поднимались облачка белого пара. И Рури решил воспользоваться моментом. Раз Кохаку не отнекивалась, он зачерпнул кашу ложкой, подул и поднёс к её губам.

— Кохаку, поешь.

Она смотрела перед собой и вдыхала аромат риса, есть по-прежнему не хотелось. Но под обеспокоенный взгляд друга она просто не могла игнорировать его. Кохаку осторожно забрала ложку из его рук, решительно сунула себе в рот и мигом заглотила. Она чувствовала, как тёплая рисовая каша медленно спускалась по горлу и в любой момент норовилась подняться обратно и оказаться у неё на одеяле. Но Рури прав: даже во время болезни надо есть, поэтому Кохаку забрала небольшую пиалу из его рук и приложила усилия, чтобы съесть всю рисовую кашу. Она также проглотила два кусочка локвы, но больше к фруктам притронуться не смогла, а улеглась и вновь задремала.

Когда Кохаку вновь проснулась, рядом с ней уже никто не сидел, фрукты тоже унесли. На прикроватном столике остался только кувшин с водой и небольшая чарка. Кохаку невольно улыбнулась, благодарная Рури за заботу. Рука скользнула в складки тёмно-синей одежды и нащупала два фурина, нежно погладила их.

Кохаку села на кровати и взяла кувшин. Вместо того чтобы налить воду в чарку, поднесла его к губам, запрокинула голову и выпила почти залпом, часть жидкости струйками стекала по её щекам и капала на одежду и кровать. Она оставила почти пустой кувшин на столе и огляделась по сторонам в поисках обуви — сапоги стояли возле деревянной двери.

Краем глаза также заметила сломанный гохэй, лежавший в стороне на сундуке с вещами, и вздохнула: Ю Сынвон решил не оставлять его в ордене монахов, а забрал с собой. Может, ещё смогут починить.

Всё судно окутывал мрак, рассекаемый лишь светом ярких звёзд на небе, среди которых не было луны. Ледяной ветер дунул Кохаку в лицо, и она вернулась в комнату, забрала меховую накидку, которую так удачно подарили им монахи, укуталась и вышла обратно. В окружении волн, посреди океана, погода всё больше походила на приближающуюся зиму. Зато Кохаку уже не так сильно укачивало, она спокойно ходила по палубе и не грозилась упасть без сознания, перед глазами больше не плыло. Кохаку вдохнула полной грудью и закашлялась — всё-таки холодный ветер никуда не делся. Сейчас не лучшее время, чтобы стоять у борта и наблюдать за волнами, выискивать в них рыбу и других живых существ, поэтому Кохаку решила подышать свежим воздухом и вернуться обратно в каюту, как вдруг краем глаза заметила проглядывавший из щели не до конца закрытой двери свет. Это находилось в противоположной части корабля от той, где располагались их спальни, здесь была кухня и также хранились их припасы.

Кохаку приоткрыла дверь и сунула свой любопытный нос внутрь. Тяньинь — монах, разбиравшийся в картах, — сидел за длинным деревянным столом, заваленным кипой бумаг. Он держал в руках неизвестный Кохаку инструмент и водил им по листу. Возле него стоял одинокий фонарь, освещавший лишь стол, другие же части помещения оставались во тьме.

— Тяньинь, чего не спишь? — её голос разорвал тишину и заставил монаха вздрогнуть от неожиданности.

— Принц… то есть, нуним, как вы себя чувствуете?