Ярче тысячи солнц. Трепетное, удивительное, чудесное в мистической поэзии баулов
Шрифт:
Но Париджат уже понял, в чем фокус: надо слушать в глубокой безмятежности. Не заботьтесь о том, что я временами противоречу тому, что сказал раньше. Слушайте меня в этот момент и не привносите прошлого. Если вы не вносите прошлого, никаких противоречий нет. Если вы вносите прошлое, возникает противоречие. Просто будьте без прошлого: именно это и есть безмятежность. Просто слушайте меня в этот миг – где тогда противоречие? И в этом вся моя работа – продолжать противоречить. В тот или другой день вы решите, что раз уж вам приходится слушать этого человека, то придется непрерывно забывать все, что он сказал раньше. Это способ сделать
В газете появилось объявление: требуется ночной охранник. Кандидат должен отвечать трем условия: во-первых, он должен быть очень высоким, сильным и внушительным; во-вторых, у него не должно быть вредных привычек, и особенно – пристрастия к алкоголю; и в-третьих, он должен быть надежным.
Мулла Насреддин ответил по объявлению. Его пригласили; но, к удивлению нанимателя, Мулла оказался очень мал ростом, и по его виду сразу было ясно, что он не обидит и мухи.
– Не понимаю, – сказал наниматель, – зачем вы сюда пришли? Вы же читали объявление? Было три условия: во-первых, охранник должен быть высоким, не менее шести футов ростом. В вас, как мне кажется, не больше пяти. Также он должен быть внушительным и солидным… а вы похожи на клоуна. Зачем вы пришли? Вы много пьете?
– Очень, очень много! – сказал Насреддин.
– Так зачем было отнимать мое время? Что вам нужно?
– Я только хотел сказать, что в придачу ко всему я ненадежен.
Я тоже ненадежен. Я совершенно не помню, что сказал вчера. «Я слишком много пью!», поэтому я могу легко себе противоречить – иначе было бы очень трудно. Мне даже в голову не приходит, что я противоречу себе. Что бы я ни говорил – ведь все это так и есть! Мне все равно, что я говорил раньше. Меня это не касается. То была правда мгновения, это тоже правда мгновения; и я ненадежен. И я не говорю ничего такого, что собираюсь снова сказать завтра. Кто может знать? Я не знаю. Если вы действительно слушаете меня, мало-помалу вы начнете слушать мгновение. Именно в этом вся моя работа.
Я не пытаюсь дать вам никакой философии, доктрины, догмы. Догма должна быть последовательной, кредо должно быть последовательным. Я не пытаюсь обратить вас в определенное верование; верование должно быть последовательным. Я пытаюсь дать вам видение, а не верование. Я пытаюсь помочь вам подойти к моему окну и увидеть небо, увидеть истину. Эту истину нельзя описать. Из этой истины нельзя сделать догму, эта истина содержит все противоречия – потому что она так необъятна! И я продолжаю давать вам ее проблески, показывать грани и стороны: одна ее сторона противоречит другой. Но в истине все стороны встречаются и сливаются в одно.
Правильный способ слушать меня – такой, к какому пришел Париджат. К нему должен прийти каждый, кто хочет меня слушать. Если вы хотите быть со мной, вы должны прийти к этой безмятежности, в которой вы можете не обращать внимания на прошлое. Вы забываете, что я сказал, так же, как забываю я. Вы просто слушаете это мгновение. Тогда нет противоречий, потому что нет сравнения. И
Продавец входит в офис занятого своими делами администратора и говорит:
– Не желаете ли приобрести несколько модных галстуков?
– Не нужны мне ваши галстуки, – говорит тот. – Уйдите!
– А ведь они из чистого шелка… – настаивает продавец.
– Послушайте, я же сказал вам: проваливайте! Я не шучу.
– Но хотя бы взгляните…
В конце концов, выйдя из терпения, хозяин сгреб гостя в охапку и выставил за дверь; при этом образцы товара разлетелись во все стороны. Продавец, нимало не смущаясь, собрал свои галстуки, отряхнулся и, как ни в чем не бывало, вошел снова.
– Теперь, – сказал он, – когда мы поговорили о наболевшем, я готов принять ваш заказ.
То же самое я скажу Париджату: теперь, когда мы поговорили о наболевшем – о противоречиях, беспокойстве, с ними связанном, и вызванных ими эмоциональных потрясениях, потому что ты искал философии, ты искал интеллектуальных убеждений, ты пытался найти, за что ухватиться, а я тебе этого не позволю, – теперь, когда ты излил все, что наболело, я готов принять твой заказ.
Теперь последний… на самом деле последний вопрос:
Ошо, я хочу тебе что-то сказать – поблагодарить тебя за все твои чудеса и благословения, – но не могу найти способа, не могу найти слов. Все это так ошеломляет.
Небольшая история…
Длинноволосый субъект, очень похожий на хиппи, забрел в церковь. Послушав службу, уже по пути к выходу, он сказал викарию:
– А ты, папаша, шаришь!
– Прошу прощения, что вы сказали? – переспросил викарий.
– Ты, чувак, шаришь, – продолжал хиппи, – но и я, чувак, тоже шарю. Так что, папаша, меня пробрало до самого дна. Неси свою золотую лоханку: я хочу положить туда пару монет…
– Ах, вот оно что! – просиял викарий, хватая его за руку. – Я тоже считаю, что ты, чувак, и вправду шаришь!
То же самое скажу тебе и я: «Ты, чувак, шаришь!» Не нужно ничего выражать; это будет трудно. Если ты сможешь найти слова, это будет формально. Если благодарность чего-то стоит, ее нельзя выразить. Если ты просто хочешь сказать мне «спасибо», выполнить формальность, ты можешь выполнить формальность… Но я знаю человека, который это сказал. Что-то действительно происходит. Это ошеломляет – но не нужно ничего выражать. Я это знаю.
Фактически, я узнаю раньше вас. Что бы ни случалось с вами, я узнаю это первым. Вы будете вторыми, пусть даже это происходит с вами, – потому что потребуется некоторое время, чтобы это дошло до вашего ума. Событие должно совершить небольшое путешествие. До меня доходит быстрее. И я это узнаю, и все остальные узнают, и весь мир узнает – это узнают даже деревья, и камни, и реки.
Когда действительно происходит то самое, об этом не нужно говорить. Все существование немедленно чувствует: что-то случилось. Кто-то раскрылся, какой-то цветок расцвел, распустился лотос.