Юдаизм. Сахарна
Шрифт:
«Христианству как религии противостоит иудейство как религия же. Можно столковаться с каким-нибудь хасидом, но нельзя столковаться с адвокатом. Христианин понимает ритуального «Шнеерсона», но никогда не поймет адвоката. Ведь христианин знает, что «если кровь тельцов и козлов и пепел телицы чрез окропление освящает оскверненных, дабы чисто было тело», то кольми паче — «кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу»... (Поел, к Евреям, X, 13, 14). И еще знает христианин, что «всякий (еврейский) священник ежедневно стоит в служении и многократно приносит одни и те же жертвы, которые никогда не могут истребить грехов»... «Христос же, принесши одну жертву за грехи, навсегда воссел одесную Бога» (id., X, 11, 2).
«Но, конечно, правы вы, говоря, что нет резкой границы между Молохом и Богом Израилевым. А точнее, Молох — искаженный образ того же Бога Израилева. «Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова — не бог философов и ученых» (слова Паскаля), не «бог» — духовных академий и семинарий, не «бог» — газет и журналов. Этот последний «бог» — с именем, которое есть фикция, как в географии суть фикции — «экватор» или «меридиан»; такой «бог» не слышит запаха крови и не знает ее священности; такой «бог» не устанавливал евхаристии, не посылал Сына Своего на смерть, не сотворил «мужчину и женщину». Это — не Бог полей и лесов, а «бог» канцелярий и духовных консисторий. Я не знаю, кто он, но знаю, что ни Библия, ни Христос, ни пророки, ни святые отцы — все они говорили не об этом канцелярском «боге», — модели для наглядного обучения».
«Ужасна смерть мальчика Ющинского, — кто знает, быть может, св. мученика в церковном смысле. И заклатели его должны быть найдены и наказаны. Но, между нами будь сказано, пока есть такие манифестации мистического ощущения мира, какая произошла в Киеве, можно быть уверенным, что мир не совсем умер, не совсем выдохся, не совсем опозитивел и ожидовел. Борьба — так борьба. Но бороться с евреями — дело достойное, а с жидами — бррр... Смерть Ющинского — ужасная трагедия.
Но трагедия эта очищает мир и благодетельно опрокидывает то плоское и мелкое ощущение мира, в каком все теперь киснут. Может быть и нечто более ужасное: это когда трагедии в мире вовсе не будет, когда и евреи, и христиане станут жидами. Все кричат о «последнем ритуальном процессе». Если это будет так, то не покажет ли это, что и религиозные устои мира доживают последние дни; ибо те, кто существенно и в корне отвергают ритуальное жертвоприношение, неужели они могут жить христианами и исповедывать спасительность Христовой смерти на кресте?»
«Вот те мысли, которые мне хотелось написать вам. Усталый и занятый, я не сумел выразить того, что хотел: смущения трагичности и непостижимости мира и высшей разумности всего в нем совершающегося. Целую вас и привет всем вашим».
Мне очень совестно, и я очень извиняюсь перед корреспондентом за напечатание письма его, — по-моему, имеющего величайшую ценность в киевском процессе. Непосредственно, «в усталости» написав письмо, он «бросил на бумагу» клоки мыслей, чувств, ощущений, которые для всего необозримого общества, живущего «уже по-американски», показуют бытие того «моря соленого», где плавают совсем иные рыбы, чем какие плавают в нашей пресной житейской водице. «Мертвые души» Гоголя не приносят жертв; и эти «мертвые души» одни судили процесс и естественно отвергали самое зерно его. Но есть иные моря и иные души, — которые хотят причаститься «в жизнь вечную» даже Святейшей Божией Крови и Святейшего Божья Тела. Все это не понятно для Грузенбергов и Левиных, для гг. К. Арсеньева и корреспондентов газет. Им не понятно уже ничего в христианстве, в церкви, в литургии; да они и не бывают никогда за нашей обедней. У нас, где все ветхозаветное отменено и изменено, где все заменилось «Кровью и Телом Спасителя», — т.е. Бого-человека, естественно нет и быть не может человеческого жертвоприношения. Но столь же естественно и неодолимо в религиях «до нас» есть
Всего этого рационалисты и позитивисты «не допускают», а мистика этого «требует». Есть такая душа, есть такие «особые рыбы», есть это «соленое море». Есть изумительный крот, «дышащий в земле». Посторонитесь, господа на улице: идет священная процессия древности.
Об одном приеме защиты еврейства
Один из наших бывших священников, с коего снят сан, «богословствует» о деле Бейлиса:
«Что истина всем этим господам? Что им ложь? Что им богохульство? Они объявляют себя христианами, объявляют православными и ссылаются на это православие как на основу своего национализма».
«Как будто еврейские книги — не наши книги, и Ветхий Завет — не наш Завет...»
«Как же теперь примирить христианские требования православия, истинного богопознания, с неистово-злобным выступлением против евреев, — выступлением, не останавливающимся даже перед хулой на Священное Писание, хулой на святой источник православия?»
Уже по чрезвычайной каше этих мыслей можно угадать, что говорит Гр. Сп. Петров. Он пишет эти мысли двадцать лет, и читатели его — кто верит — невольно должны думать, что И. Христос основал не Свою Церковь, а основал русско-еврейскую либеральную печать, коей вестником или «ангелом» послал на землю Григория Спиридоновича.
Можно было бы не отвечать на это, если бы строки эти не напоминали и не повторяли гг. профессоров наших духовных академий и даже некоторых духовных лиц, еще не лишенных, как Григорий Спиридонович, сана, — которые все пишут в этом же смысле, в этих же тонах...
Господа, опомнитесь: И. Христос основал не либерализм, а Свою Церковь. И чтобы основать Свою Церковь — Он должен был покончить и действительно покончил с Ветхозаветною Церковью. Каким образом священники и профессора духовных академий не видят того, чем наполнено Евангелие:
«Ваш отец — дьявол есть», — сказал И. Христос в глаза евреям.
«Вы — порождения ехиднины», — назвал Он их же.
Они Его распяли.
Каким образом духовные лица и их академические наставники не слышат этого вопля, проходящего через все Евангелие, — этой чрезвычайной борьбы с ветхозаветным строем, который и отошел в то, что в нашем законодательстве очень точно именуется «Моисеевым законом», а люди, держащиеся его, именуются «людьми Моисеева закона», до которого вообще нам дела нет, — и который уже в этой квалификации закона, отчужденной и далекой, низвергается приблизительно ни в какую религию, а — в обряд, для нас странный и чуждый.
«Люди Моисеева закона» — вот евреи; и все ветхое, кроме некоторых нравственных правил и заповедей, — для нас есть чужой и ненужный нам «Моисеев закон». Они свинины не едят — пусть. Они бедра не едят у быков и у коров — пусть. Они едят котлеты непременно без масла — пусть. Для нас это просто предрассудки, суеверия.
Собственно религии как духовного состояния, как идеального состояния — у евреев вовсе нет, а есть необозримей ежедневный обряд: как мыться, как кушать, как торговать. У них место религии занимает материальный обряд, материальные церемонии, материальные традиции («священство вещей»).