Юг в огне
Шрифт:
– Нет.
Они стали откровенно говорить между собою.
– Вы знаете, мисс Марина, - тихо сказал Гулден.
– Я ведь совсем не такой, как те, - кивнул он на стол, за которым сидели англичане.
– Они из богатых семей, ненавидят большевиков. А мне за что их ненавидеть? Когда мой отец провожал меня сюда, он сказал: "Джон, старайся не воевать с большевиками. Большевики, сказал он, такие же рабочие, как и твой отец". Но как, мисс Марина, я не буду с ними воевать, если меня заставляют?..
– Вы очень откровенны со мной, мистер Джон, -
– Я благодарю вас за откровенность. Но не со всеми можно так говорить... Во мне, конечно, вы не сомневайтесь, я ваш друг и разделяю ваше мнение...
– Я это почувствовал, мисс Марина!
– воскликнул англичанин.
– Я никому не могу сказать то, что говорил вам... Вы - добрая девушка. Давайте будем друзьями, - протянул он ей руку.
– С удовольствием, мистер Джон!
– пожала его руку Марина.
* * *
Словно завороженные красотой морозного утра, будто к чему-то прислушиваясь, недвижимо стояли в садах опушенные инеем деревья.
Из-за лилового заснеженного бугра медлительно поднималось холодное, неласковое солнце. На яблонях и грушах, протянувших ветви навстречу солнцу, дрожали изумительные переливы разноцветных искр.
По хутору голосисто перекликались петухи. С верхушки высокого оголенного тополя о чем-то деловито и оживленно стрекотала сорока.
На краю хутора из трубы занесенного сугробами куреня вывалился клуб дыма и, вытянувшись длинным столбом, пополз к небу.
И по мере того, как солнце все выше поднималось и меняло свои тона и оттенки, менялись и яблони, и груши в садах. То они розовели на восходе, как в пору майского цветения, то становились голубоватыми и фиолетовыми, как в сумерки...
У колодца, глядя, как кавалеристы наливали в корыто воду лошадям, собрались бабы и девушки с коромыслами на плечах. Посмеиваясь и перебрасываясь шутками с солдатами, они ждали, когда те напоят лошадей.
Ведя в поводу Комиссарова жеребца, к колодцу подъехал Сазон Меркулов.
– Здорово живете, казаки и бабы!
– поздоровался он.
– Здорово, здорово, казак, коль правду говоришь, - за всех ответил усатый кавалерист.
– А я всегда правду говорю, - ответил с достоинством Сазон. Он подмигнул черноокой, румяной бабе, нагнувшись к ней, пропел: - Эх, душанюшка моя, белая ты овечка, пожалела б меня, живого человечка...
– А что с тобой, родимый?
– с шутливым участием спросила баба. Захворал, чи по жинке заскучал?
– А я ж неженатый, кундюбочка моя курносенькая, - спрыгивая с коня, сказал Сазон, подходя к бабе.
– Была одна зазноба, да и та бросила... Теперь, девонька моя, я совсем осиротелый. Хошь, любовь закрутим, а?
Бабы и девушки захихикали.
– Да, а то что ж, - засмеялась и черноокая казачка.
– Можно и закрутить, покель я еще жалмерка*... Муж мой до сей поры еще из германского плена не пришел. Парень ты хоть куда, - оценивающе оглянула она с ног до головы Сазона.
– Разве вот только ростком маловат, немножко рыжеват да, кажись, на один глаз кривоват...
_______________
*
Бабы и девки снова захохотали.
– Ну, - строго сказал Сазон.
– Не бреши!.. На меня кто ни взглянет влюбляется. Однова даже генеральша от меня без ума была... Скроемся, говорит, Сазон, в далекие края, да я не пожелал. Говорю: жалко, мол, твоего мужа... Сама знаешь: мал золотник, да дорог...
– Сазон у нас наипервейший кавалер и ухажер, - сказал усатый кавалерист, посмеиваясь.
– Да я вижу, - усмехнулась черноокая казачка.
– Так вот, никак, Сазоном тебя зовут, - ежели есть желание, приходи завтракать, блинами угощу.
– Да ну?
– облизнулся Сазон.
– Со сметаной?
– Ну, конешное дело, со сметаной, - подтвердила казачка.
– Приходи да на букву "ш" приноси.
– Это что ж за "ш" такая?
– озадаченно спросил Сазон.
– Шпирт, - пояснила казачка.
Сазон захохотал, вслед за ним захохотали и остальные кавалеристы.
– Чего смеетесь-то?
– недоумевала казачка.
– Чудачка, - сквозь смех сказал Сазон.
– Разве ж это на букву "ш"?.. Так, пожалуй, тебе б ни один человек вовек не отгадал бы... Не шпирт, а спирт.
– Это, могет быть, по-вашему, городскому, он - спирт, - не сдавалась казачка, - а по-нашему, деревенскому, он - шпирт.
– Ну, это ты, бабонька, надумала уж больно мудреную штуку, - покачал головой Сазон.
– Где ж его достать, спирт-то?
– А, Говорят, у вашего конского фершала его много.
– Ну, то же у фельдшера, - сказал Сазон.
– У него-то, конешное дело, есть для больных лошадей. Но он же не даст мне.
– Ну, ежели тебе не даст, - засмеялась баба, - то мне даст, он мне сам принесет... С ним и погуляем.
– Вишь ведь ты какая, - укоризненно сказал Сазон.
– Все ты хочешь с выгодой... Ты б меня без спирта приняла.
– Расчету нет никакого, - смеялась баба и, зачерпнув из колодца воды, ушла.
...Уже третьи сутки кавалерийская бригада, расквартировавшись по куреням, стояла на отдыхе в хуторе Кривом.
Четвертой кавалерийской дивизии все это время пришлось вести кровопролитные, ожесточенные битвы с белогвардейцами. Благодаря энергичным действиям красной кавалерии под Царицыном в начале февраля X армия было начала наступление по всему фронту. Белые торопливо стали отходить к реке Сал, а затем и к реке Маныч.
Не слезая с коней, конники-буденновцы громили тылы противника. Особенно удачен был бой под станицей Ляпичев с седьмым Донским корпусом белых под командованием генерала Толкушкина. Этот корпус буденновцами был наголову разбит.
А за месяц с небольшим, с того момента, как была сформирована четвертая кавдивизия, она в битвах и сражениях с белогвардейцами прошла до пятисот пятидесяти верст, оголила вражеский фронт на протяжении ста пятидесяти верст, разгромила двадцать три белогвардейских полка, из числа которых четыре пехотных были полностью взяты в плен.