Юг в огне
Шрифт:
Эта небольшая группа кавалеристов в три тысячи человек, спаянная нерушимой дружбой и железной товарищеской дисциплиной, под командованием опытного солдата Буденного, делала чудеса...
И вот теперь конники-буденновцы, отдыхали, готовясь к новым походам, к новым битвам...
Посмеявшись с кавалеристами, бабы и девушки, набрав воды, разошлись. Кавалеристы же, напоив лошадей, окружили Сазона. Сазон служил ординарцем у комиссара Ермакова, поэтому знал все новости.
– Ну что, Сазон, нового?
– стали они его допрашивать.
– Рассказывай.
Сазон
– Есть, конечно, новостишки, - сказал он интригующе.
– Только поперву надобно закурить... У кого, братцы, есть добрый горлодер?
К Сазону услужливо протянулось сразу несколько кисетов. Сазон выбрал наиболее привлекательный, бархатный, с цветистой расшивкой, и закурил.
– Благодарю покорно, - сказал он, возвращая кисет хозяину.
– Ну, так что новенького?
– спросил кавалерист, пряча кисет в карман.
– Расскажи, будь другом.
– Баба родила голенького, - хихикнул Сазон.
– Меня в кумовья звала.
– Ну да и дурило же ты, Сазон, огородное, - сердито сказал усатый кавалерист.
– У тебя дело спрашивают, потому как ты у комиссара ординарцем служишь. Небось, слышишь, о чем начальство-то ведет разговоры...
– Ну, ясное дело, - уверенно ответил Сазон, - слышу и знаю все... Потому, когда разговор между комбригом и военкомом заходит, то дело чуть не до драки доходит. Спорят дюже, кулаками машут, меня кличут: "Товарищ, мол, Меркулов, иди, говорят, ради бога, рассуди нас, а то могем подраться". Ну и поневоле приходится знать все, о чем они речь-то ведут...
– Брехун, - презрительно бросил кто-то из кавалеристов.
– А чего ж мне брехать-то?
– удивился Сазон.
– Ни одного важного дела без меня не решают... Меня сам командующий армией, товарищ Ворошилов, скоро заберет к себе в штаб советником... Говорит, никак не могу обойтись без Сазона Меркулова... Башковитый, мол, человек...
Посмеиваясь над болтовней Сазона, конники повели лошадей по своим квартирам. Вскочив на жеребца, Сазон поскакал к хате, в которой он квартировал вместе с военкомом бригады Прохором Ермаковым.
Поставив лошадей в сарай и задав им корму, Сазон вошел в хату. На столе, пуская струи пара, пел самовар. На сковороде жарилось мясо. Пожилая хозяйка возилась у печки. Хозяин, лысый старик с сивой лопатообразной бородой, молился в горнице.
– Ты где пропадал?
– спросил Прохор у Сазона, моя руки у лохани. Сестра Надя поливала ему на руки из корца.
За эти полгода, как она ушла из дому, девушка заметно повзрослела. Ее розоватое, всегда такое нежное лицо сейчас несколько огрубело, обветрилось. В глазах появилась печаль. Сколько ей, бедной, пришлось за это время видеть смертей, обезображенных трупов, сколько ей пришлось перевязать раненых!
– Лошадей поил, - отозвался Сазон.
– Корму дал...
– Садись, Сазон, за стол, будем завтракать.
XXII
В начале февраля 1919 года в столице донского казачества Новочеркасске в торжественной обстановке открылась сессия Большого войскового
В огромном зале атаманского дворца перед представителями округов с отчетным докладом о деятельности "правительства" донского государства выступал глава этого правительства атаман Краснов.
Деятельность эта была не блестяща, а поэтому в голосе Краснова чувствовалось уныние.
– Господа высокие представители земли донской, - сказал он, - с тяжелым чувством я должен сообщить вам - да вы и сами, как люди, стоящие у власти, отлично понимаете, - что переживаемый нами момент самый тяжелый. Мы в титанической борьбе, которую ведем с большевиками, чувствуем себя почти одинокими, и для того, чтобы выйти победителями, нужно огромнейшее напряжение всех сил и умов. Помимо того, что наши союзники, по независящим от них причинам, не смогли оказать помощи, которую мы так ждали, есть и еще другие причины для тревоги. Я, господа, совершенно далек от пессимизма, но создавшиеся для них условия, - и, надо полагать, мы на пути к еще более худшим, - невольно, даже помимо желания, вынуждают сказать старую римскую пословицу: "Я сделал все, что мог - пусть делает больше, кто может..."
Краснов вздохнул, отпил из стакана воды и продолжал.
– Я не буду пока останавливаться подробно на всей нашей работе, но кто будет входить в оценку, должен, безусловно, учитывать условия политического и экономического положения не только России, а и всей Европы при начале борьбы и в настоящий момент. Я, господа, перейду к изложению основных причин, служащих нам грозным предвестником, предотвращение которых требует самой упорной, самой дружной и самой плодотворной общей работы...
Обрисовав международное положение в мрачных красках, атаман стал рассказывать о положении в Донской области.
– Далее, господа, - продолжал Краснов, - я перейду к описанию внутреннего состояния края, особенно нашей армии.
Господа, у меня болит душа, когда я говорю о состоянии армии. За последнее время я получил донесение, что во многих частях чувствуется брожение. Такие известия сжимают мое сердце до боли, но, скрепя его, я весь разум направляю на устранение этого печального факта.
Я вам скажу, господа, что за последние две недели в Новочеркасске, Ростове, Таганроге и других городах и станицах задержано около четырехсот офицеров-дезертиров... Это ли не признаки катастрофы, это ли не ведет к развалу армии?
Вероятно, вы знаете, господа, что в Ростове и Таганроге и даже здесь, в Новочеркасске, появились прокламации с призывом к восстанию и свержению власти. Такие прокламации выпускают подпольные большевики...
Я, господа, верю, что дружной, разумной и плодотворной работой мы найдем с божьей помощью выход и что мы будем свидетелями процветания и благоденствия горячо любимого Дона...
Жидко прозвучали рукоплескания, когда кончил речь донской атаман.
Краснов оглядел сидевших делегатов, членов круга и понял, что все они настроены против него враждебно. Они его не поддержат.