Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги
Шрифт:
Хотя и написанные языком энциклопедической объективности, эти статьи по истории Церквей позволили Юлии «перейти» к темам, которые ей всегда были особенно дороги и которые мы находим и в других ее статьях или обзорах: о причинах отчуждения двух Церквей, скорее исторических и психологических, чем догматических, о религиозном национализме, протестантских влияниях, роли сект.
«Беседы. Вестник русских католиков во Франции» (1938–1940)
К этим многочисленным статьям, исследованиям и обзорам стоит добавить вероятное участие Юлии Данзас в «Беседах. Вестнике русских католиков во Франции», журнале (на русском языке), который публиковал приход на улице Франсуа Жерар с 1938 по 1940 г. (29 номеров в 23 выпусках, в каждом около дюжины страниц). «Вероятное», потому что статьи в журнале не подписаны. Но поднятые темы – в статьях по истории религии или в ответах на вопросы читателей, – освещающие богословские или богослужебные различия между католиками и православными, и стиль (логика, аргументация) говорят о том, что, скорее всего, большинство статей этого бюллетеня были написаны Юлией Данзас, причем эти тексты свидетельствуют как о высоком историческом и богословском уровне, так и о педагогическом и апостольском характере ее служения делу единения Церквей. Статьи и ответы на вопросы читателей стараются опровергнуть многие неверные идеи или предрассудки относительно католицизма восточного обряда (например, утверждение об «онтологической связи православия с русской идентичностью», о чем писал один из читателей, назвавший себя представителем интеллигенции, в № 9 за 1938 год).
Различие между «католиками
Трудности получения гражданства во Франции
Все эти годы Юлия живет во Франции как иностранка, и стоит отметить как минимум, что Франция, будь то Франция Народного фронта или Франция Даладье, ужесточившего законы об иностранцах, не спешит принять эту выжившую узницу ГУЛАГа, ставшую советологом. Само досье на натурализацию Юлии Данзас, шифр которого нам известен [61] , к сожалению, пока недоступно в Национальном архиве, потому что участок в Фонтенбло закрыт из-за угрозы обрушения здания. Но запрос (письменный, ее почерком, в третьем лице) сполна отражает те трудности, с которыми ей пришлось столкнуться. Это письмо (в виде черновика) не датировано, но по содержанию его можно отнести к 1938 году. Через четыре года после своего прибытия во Францию Юлия все еще не добилась натурализации:
61
Досье № 5975Х38, сохранившееся на сайте Фонтенбло Государственного архива под кодовым номером 19770894/252.
«Случай мадмуазель Данзас, которая вот уже четыре года просит о натурализации, совершенно особый, его не следует ставить в один ряд с другими запросами о натурализации иностранцев.
Французского происхождения (ее родители были французскими гражданами), носительница французской культуры и менталитета, с полученным во Франции высшим образованием, мадмуазель Д.[анзас] в России, в русском обществе всегда считалась „полуфранцуженкой“ и, действительно, всегда чувствовала себя во Франции [как] у себя дома. После революции она думала лишь о том, чтобы обосноваться тут окончательно, но в тот момент этому помешали великий исход русских эмигрантов, болезнь матери, но главным образом (с 1920) церковная работа, на которую она была поставлена экзархом Фёдоровым. После ареста и тюремного заключения экзарха Фёдорова (февраль 1923) она сразу подумала об отъезде, поскольку вся активная работа для Церкви стала теперь невозможной. Католические священники Санкт-Петербурга – епископ Слосканс, отец Уссас [62] , отец Ходневич – активно предпринимали попытки раздобыть ей подложный заграничный паспорт (легальный паспорт в тот момент получить было невозможно), но в ноябре 1923 г. мадмуазель Данзас была арестована, за чем последовали долгие года заключения в советских тюрьмах и в каторжном лагере на Соловках (по обвинению в католической деятельности). Освободившись в 1932 г. и вернувшись в Ленинград (Санкт-Петербург), мадмуазель Д. была выкуплена после переговоров, длившихся восемнадцать месяцев, своим братом и его родителями [63] , и, благодаря выплаченной ими сумме в размере около двадцати тысяч франков, ей удалось получить паспорт эмигранта, действительный один год, но без права возвращения в СССР.
Именно в таких обстоятельствах мадмуазель Д. немедленно выехала во Францию и прибыла туда 6 мая 1934 г. с паспортом, который в глазах французского законодательства превращал ее в советскую гражданку, а не в русскую беженку. Она тотчас же попыталась получить нансеновский паспорт [64] (и пыталась потом еще множество раз), но всегда наталкивалась на категорический отказ: по женевским соглашениям, носитель советского паспорта может получить нансеновский паспорт лишь спустя пять лет после окончания срока действия советского паспорта (срок действия паспорта мадмуазель Д. истекал в марте 1935 г., соответственно, нужно было ждать до 1940 г.). Мадмуазель Д. начала тогда предпринимать шаги по восстановлению своего французского гражданства. Требование было отклонено, потому что французское гражданство было утрачено не отцом, а дедушкой мадмуазель Д. Тогда она сделала запрос на натурализацию как иностранка. Отказ был мотивирован необходимостью прожить три года беспрерывно во Франции. Этот трехлетний срок истек в мае 1937 г., и мадмуазель Д. повторно отправила свой запрос. Она до сих пор не получила на него никакого ответа.
Нынешнее положение мадмуазель Д. можно резюмировать следующим образом:
Она лишена даже тех минимальных прав и гарантий, которые по французскому законодательству предусмотрены для политических эмигрантов. В глазах закона она находится ровно в тех же условиях, что и иностранцы, приезжающие во Францию после совершения преступлений у себя на родине. У нее нет никаких других действующих документов, кроме удостоверения личности без права работы, полученного в Лилле в 1934 г., срок которого истекает в начале 1939 года. Она не может уехать из Франции даже ненадолго, из-за отсутствия паспорта для визы. Ее удостоверение личности дает ей по крайней мере право перемещаться внутри Франции (кроме восточных департаментов, закрытых для иностранцев), но даже это право сильно ограничивается недавним декретом (от 2 мая) [65] об иностранцах, направленным именно на лиц „без гражданства“ и на тех, кто не может получить нансеновский паспорт. Для русских с нансеновским паспортом (а он есть практически у всех) существуют хоть какие-то международные гарантии. У мадмуазель Д. ничего подобного нет, она отдана на милость любому комиссару полиции, как все не признанные здесь и подозрительные иностранцы.
К такому, уже весьма унизительному, положению стоит еще добавить горечь, испытываемую мадемуазель Д., считающей себя француженкой по крови и по сердцу, от отказа в натурализации, которая положена ей по праву, при том, что ее дают огромному количеству русских, совершенно чуждых Франции и так и остающихся в ней чужими по своему менталитету. И речь идет тут не только о молодых людях, годных к военной службе, но и о стариках, о пожилых дамах (например, мадам М., мать мадемуазель С. и т. д.). Тогда как мне [sic] отвечают, что получить натурализацию стало сложнее после 1927 г. [66] , особенно для женщин. Разве мадмуазель Д. виновна в том, что в 1927-м она отбывала срок на советской каторге после тщетных попыток уехать во Францию в 1923-м (ее даже ждали тогда уже в монастыре в Пруй)? Неужели так должно быть, что ее долгое тюремное заключение в СССР вместо того, чтобы считаться форс-мажорным обстоятельством, которое закон должен принять во внимание, имеет своим следствием то, что она считается теперь кем-то, кто гораздо хуже многих других
И это при том, что за последние три года было множество случаев предоставления натурализации недавно приехавшим беженцам, от которых не требовали отсрочки в три года!
Ко всему этому стоит добавить, что дело о натурализации мадмуазель Д., которое, казалось, должно было благополучно решиться осенью 1937-го, было тайно приостановлено, без объяснения причины и без видимого основания. Есть основания предположить, что к уже изученному досье были добавлены доносы в „антикоммунистической деятельности“, связанные с работой мадмуазель Д. в Центре исследований „Истина“. Эта работа, помимо всего прочего, принесла мадмуазель Д. немало неприятностей и у страстных приверженцев Католической церкви. Очевидно, что специально ведущаяся против нее кампания ложных обвинений нацелена не только на неудовлетворение ее требований, но и на ее высылку» [67] .
62
Ксёндз Бронислав Уссас (Ussas, 1885–1977) рукоположен в 1917-м, арестован, провел в заключении 1924–1926 гг., затем выслан в Польшу, представителем которой он и был в Петрограде.
63
Речь идет о французской ветви семьи Данзас, с некоторыми представителями которой (в частности, с Анри Данзасом в Бордо) Юлия была на связи.
64
Паспорт, сделанный в 1922 г. по инициативе Ф. Нансена – полярного исследователя и верховного комиссара по вопросам беженцев в Лиге Наций, – для русских эмигрантов, ставших апатридами после советского декрета от 15 декабря 1922 года. Затем его стали выдавать и другим категориям беженцев.
65
Декрет от 2 мая 1938 г. (Journal officiel от 3 мая 1938. С. 49–67).
66
Закон от 10 августа 1927 г. об иностранцах, наоборот, облегчал процесс натурализации.
67
Биографическая справка о Юлии Данзас, составленная ею самой (архив «Истины»).
Декрет о натурализации (№ 3624–39 от 9 марта 1939 г.), принятый президентом Республики на основе статьи 6 (параграф 1) закона от 10 августа 1927 г. и рапорта канцлера – министра правосудия, был опубликован в «Journal officiel» 19 марта 1939 г., с. 3624 (столб. 3). Юлия пишет по этому поводу:
«Я столько выстрадала от того, что не могу быть француженкой по закону, будучи ею по сердцу и по крови! И это именно теперь, когда так темен политический горизонт во Франции, когда так нужно сплотиться вокруг Франции, потребовать себе право при необходимости умереть за нее! Высказав все это, не могу не добавить от себя, что не слишком верю в приметы войны. Я думаю, что те опасности, об угрозе которых столь охотно говорят, являются скорее плодом коварных внушений, которыми пытаются втянуть Францию в авантюру, способную привести к мировой катастрофе. Я верю в будущее. Может быть, этот оптимизм просто был усилен радостным чувством обретения Родины» [68] .
68
Senejoux.
Мы не знаем причин, побудивших Юлию в конце 1939 г. уехать из Парижа в Рим: усталость от изматывающего труда в «Истине»; издание журнала, которое было прервано войной; обвинения в антикоммунизме; трудные отношения с соседкой по квартире, работавшей в редакции «Russie et chretiente» [69] ; желание удалиться от мира или приглашение кардинала Тиссерана? Бурман цитирует письмо князя Волконского к митрополиту Шептицкому во Львов по поводу положения Юлии в «Истине»:
69
Этьен Фуйу предполагает, что речь идет о секретарше отца Дюмона – Симоне Дандуа (Dandoy).
«Ее положение как монахини сразу оказалось довольно двусмысленным: нося обычную одежду, питаясь на кухне отдельно от отцов, она оказалась в положении старой девицы, как и многие вокруг Церкви. С переездом в Париж эта двусмысленность лишь усилилась. В Лилле сестра Юстина хотя бы жила в одном доме с монахами, имела внешний вид если уж не монашеский, то хотя бы приближенный к таковому; в Париже она живет отдельно от отцов, в квартире, которую делит с соседкой, связанной с редакцией [„Истины“]: прежняя сестра Юстина преобразилась в мадмуазель Данзас… Но в ней самой ничего не изменилось, лишь усилилось ее страстное стремление к одиночеству, желание остаться наедине с Богом, перед Которым, она убеждена, что остается монахиней; и она надеется, что останется таковой до самой своей кончины и в глазах Вашего Преосвященства.
Что касается Вашего вопроса о ее материальном положении, оно таково: чтобы обеспечить себя (квартира, питание и т. д.), она прибегает к литературному и научному труду, не получая жалования; деньги, которые она получает за свои статьи в других изданиях, перечисляются в общую кассу. В итоге она практически все время оказывается без гроша (я иногда выдаю ей что-то из собственного кармана). Если Ваше Преосвященство хочет ей помочь, то Вы совершите тем самым благое деяние. Сестра Юстина меня об этом не просила» [70] .
70
Бурман. С. 726.
Именно в Рим, свою духовную родину, и отправится Юлия в поисках того одиночества с Богом, к которому она стремилась всю свою жизнь.
VIII. В вечном городе
Последний период жизни Юлии Данзас хорошо освещен в неизданных письмах кардинала Тиссерана [1] – ученого-востоковеда, который был назначен в 1936 г. папой Пием XI секретарем Конгрегации по делам Восточной церкви [2] , а также у Василия Бурмана, биографа Леонида Фёдорова, сумевшего в 1956 г. записать свидетельства римских знакомых Юлии Данзас.
1
Все документы кардинала Тиссерана, которые приводятся в этой главе, хранятся в архиве общества «Друзья кардинала Тиссерана» (в Сан Жорди, 66150 Монферрер). Мы благодарим его президента, мадам Поль Эннкен (Hennequin), за любезно предоставленные копии.
2
См.: Fouilloux, 2011.
Юлия приехала в Рим в конце 1939 года. Сначала ее приютил у себя один из друзей юности ее брата, Владимир Владимирович Юрьев – эмигрант, до революции дипломат, который был когда-то в нее платонически влюблен и с которым они вместе тогда увлекались оккультизмом [3] . Через два года после смерти Юлии он перейдет в католичество под влиянием общения с ней. Но в квартире Владимира Юрьева, наполненной собаками и присущими им запахами, Юлия прожила недолго.
Она ищет в то время одновременно и тихую пристань, и работу, с которой можно было бы жить. Вот ее первое письмо князю Волконскому (по-русски):
3
Козырев. С. 163. Юрьев пишет: «В моем отношении к ней никогда не было и тени того, что можно было бы хоть как-то отнести к ее женской природе. Это было совершенно невозможно; она всегда была для меня […] чем-то вроде […] сверхчеловека».