Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги
Шрифт:
Вторая статья Юлии Данзас посвящена истории Русской церкви. Ее композиция выстроена как следование за развитием взаимоотношений Русской церкви и государства от теократического идеала до полного подчинения власти. Именно это положение и роль Русской церкви и интересует главным образом Юлию Данзас, которая рассматривает при этом и народную религиозность, и секты по такому плану:
Истоки христианства в России;
Первый, так называемый киевский, период;
Второй период: основание Московской церкви;
Третий период: Московские митрополиты (1448–1589);
Четвертый
Пятый период: Синодальная церковь;
Восстановление патриаршества и Церковь после революции.
Последняя глава, в которой всего три страницы, подписана не Юлией Данзас, но псевдонимом Вера; в ней говорится, что она была написана «по сведениям, полученным в церковных кругах русского Парижа, тогда как мадмуазель Данзас скончалась, не успев закончить эту работу». На самом деле существует рукопись Юлии Данзас, которую мы нашли в архиве Сошуара и которую публикуем тут отдельно («Восстановление патриаршества и Церковь в революцию»*).
В этой работе Юлии Данзас по истории Русской церкви мы видим столь присущую ей ясность изложения, талант писать лаконично, но не упрощая сложных или спорных вопросов – таких, как истоки Древней Руси. Юлия считает абсурдной легенду, согласно которой апостол Андрей, «проповедовавший среди „скифов“ на побережье Черного моря, дошел до Днепра [по пути в Рим!] и воздвиг крест на холмах, на которых позже возникнет Киев, предсказав, что эти места увидят однажды расцвет христианского города»: в таком случае Россия была бы евангелизована «в то же время, что и Рим, если не раньше!», что льстило национальной гордости.
Киево-Печерская лавра стала «источником черты, присущей русской ментальности, – взгляду на христианство не как освящение повседневной жизни, но как на призыв отнестись к этой жизни свысока, оставить ее ради высшего аскетического идеала. […] Русское христианство незаметно пропиталось легким привкусом дуализма, в смысле столь полного осуждения этого мира, что оно притупляет даже сами попытки усовершенствовать скромные аспекты жизни».
Через политические и брачные союзы «Россия стала полноценной частью европейского христианского мира, тогда как Византия начала изолироваться от него после пагубного раскола 1054 года. В России этот раскол едва заметили».
Татарское нашествие (опустошившее Киев в 1240 г.) отбросило Россию на северо-восток (Владимир, затем Москва) и изолировало ее от западного христианского мира:
«В нее не проникали даже отзвуки великих богословских и философских схваток, в которых развивалась средневековая мысль, она осталась в стороне от великого столкновения идей, подготовившего гуманизм и Ренессанс. Запад был теперь отгорожен от нее лимитрофными государствами, воинственными и враждебными, решившими отхватить себе часть от великого тела переместившейся России. Это Польша, германские рыцари, обосновавшиеся на побережье Балтийского моря, и Швеция. Все эти враги России были к тому же католическими и прибегали к Риму в беспощадных войнах, которые они вели то сообща, то по отдельности против России. […] В итоге в русском сознании с неизбежностью закрепилось отождествление латинского духа и Римской церкви со всем, что было враждебно русскому отечеству и самым дорогим для него традициям. […]
Русская церковь закоснела в изоляции, в которой религиозные представления смешались с национальными обычаями, и одно стало отождествляться с ними».
Отказ от Флорентийской унии повлек за собой разрыв с Константинопольской Матерью-Церковью, обвиненной в том, что та впала в ересь. После избрания в 1448 г. митрополита Ионы без согласования с Константинопольским патриархом Русская церковь стала автокефальной. После захвата Константинополя турками (1453) и
Рассказ о четвертом периоде, «Российских патриархах (1589–1700)», предваряется анализом народного благочестия и обрядоверия XVII века, частично объясняющих старообрядческий раскол и во многом сохранившихся вплоть до наших дней. В народном благочестии и народной христологии Юлия Данзас видит следы монофизитства (Христос обладает только божественной природой) и докетизма (человеческая природа Христа – всего лишь иллюзия): «Христос был Богом, Пантократором, верховным Судией, но его человечество казалось отведенным на второй план». Праздник Пасхи стал более важен, чем праздник Рождества, потому что Рождество «слишком настаивало на понятии Воплощения, которое вызывало определенное неудобство». Проживая свою религиозность, не отрефлексировав ее, Россия не различала степеней важности в религиозных практиках: «Глоток молока, сделанный во время Великого поста, был почти таким же оскорблением Бога, как человекоубийство; в результате возникло ощущение, что человек всегда находится под спудом тяжкого греха, и это уже перестало беспокоить».
С Петра Великого начинается период Синодальной церкви, продлившийся два века, до революции. Учредив Священный Синод, Петр Великий хотел тем самым искоренить «любую попытку независимости Церкви», как ту, что предпринял Никон, защищавший главенство священного над временной властью, за что он был низвержен из патриаршества, хотя его реформы и были продолжены.
С учреждением Синода речь идет не о цезарепапизме, а о чем-то близком к
«отказу от духовной власти перед лицом требований мирского государства, ради интересов которого религиозное уже перестало обладать первостепенной важностью. Церковь теперь можно было использовать (и так оно и было) так же, как используют школу, научные организации, любую институцию, призванную формировать мировоззрение русского гражданина, но она перестала быть основанием и оправданием существования всего социального тела, тем, чем она была прежде, в Московской Руси».
Приходские священники были напрочь лишены «престижа или влияния в обществе, тогда как высшие круги общества были подвержены неверию, а низшие подпадали под лихорадочное влияние сект». «Русский народ никогда не знавал активных орденов или конгрегаций, которые могли бы наладить контакт с новым миром и воспрепятствовать его дехристианизации». Юлия Данзас дает детальное описание течений в старообрядчестве, поповцев и беспоповцев, мистических сект, в том числе и хлыстов, с которых она не снимает традиционных обвинений в сексуальной распущенности; рационалистических сект (протестантского типа), пришедших с Запада, к которым относились с большей терпимостью, чем к православным диссидентам, вплоть до правления Николая I, при котором возвращаются к своеобразному националистическому цезарепапизму.
Революция 1905 г. разбила старую мечту о теократии и поставила вопрос о восстановлении патриаршества. В последней, неизданной, части статьи, датированной апрелем 1937 г., Юлия постаралась описать антирелигиозную борьбу и распространение сект. Издатель предпочел дать вместо этого текста несколько страниц, написанных некоей Верой, об изменениях в управлении Русской церковью, принятых на Соборе 1917 г., о «провале» «безбожной» кампании, «восстановлении старых исторических ценностей» и о патриотизме Церкви во Вторую мировую войну: «Все это заставляет поверить, что роль Церкви в обновлении России будет решающей».