Юми и укротитель кошмаров
Шрифт:
– Извините, – проговорила Юми. – Мне нужно… побыть одной.
Она выскочила из-за стола, и никто не стал ее удерживать. Спустя несколько минут она ворвалась в квартиру Художника и бросилась к сундуку, стоявшему у футона. Отшвырнув в сторону принадлежности для живописи, вытащила со дна папку с рисунками. Юми обещала не копаться в ней, но чего стоят обещания, данные такому, как он?
Юми открыла папку.
И нашла внутри чудесный клад.
Великолепные, мастерские рисунки заставили ее ахнуть от изумления. Десятки потрясающих, удивительно разнообразных работ. Живые городские улицы. Люди с искорками в глазах, ослепительно улыбающиеся с бумаги. Архитектурные сооружения, рядом с которыми чувствуешь себя букашкой, и множество прорисованных до мельчайших
Каким-то образом он придавал туши тысячи оттенков, из-за чего рисунки казались цветными. Живыми. Движущимися. Запечатленными на бумаге фрагментами времени, где даже люди на заднем фоне передавали эмоции посредством выразительных поз и светотени.
На дне сундука хранились настоящие шедевры.
– Я знал, что добром это не кончится, – раздался позади голос Художника.
Юми подскочила и повернулась к нему. Она залилась краской, как застигнутый на месте преступления воришка, но Художник не стал ругать ее за вмешательство в его личные дела. Он просто прислонился к дверному косяку, глядя в пустоту.
– Собирался прогуляться по улице, – сказал он, – но догадался, о чем ты подумаешь. Решил, что лучше сразу объясниться, понимаешь?
– Я… – Что ей было сказать?
Она ведь даже не знала, как попросить другого человека передать соль. К такому повороту Юми не была готова.
– Я понимал, что обман добром не кончится, – повторил он. – Что моя репутация в школе будет испорчена напрочь. Представлял себе, как разозлятся ребята, когда откроется правда. Спустя месяцы я стал задумываться: а что лучше? То, что я лгал сознательно? Или лучше было бы, если бы я обманул по случайности?
Рисунки Художника
– Почему? – наконец прошептала Юми. – Почему ты просто не признался, что тебя не взяли в Соннадзор?
– Почему, почему, почему… – Он сполз вниз по дверному косяку. – Каждый день задаюсь этим вопросом. Почему я хотя бы не попытался объяснить? – Он обратил пустой взгляд к окну. – Когда мы с ребятами познакомились, они стали первыми, кого вдохновили мои работы. Мои родители не хотели, чтобы я выучился на художника. Это непрестижная профессия. Они не могли смириться, что я все время проводил с бумагой и тушью… – Он развел руками. – Сначала я подружился с Аканэ. Ты уже знаешь, что она за человек. И сразу же появилась куча учеников, считавших меня своим другом. Все они восторгались моими рисунками. Весь первый год мы строили планы. Обсуждали, что будем делать в Соннадзоре. Я должен был стать главным бойцом, а они – моими сподвижниками. Все возлагали огромные надежды на мое поступление. – Он посмотрел на нее блестящими глазами. – А я… не прошел. Оказался недостаточно хорош. Невнятный стиль. Плохое понимание перспективы. Я до сих пор не знаю, в чем мои недостатки. Не вижу их. Я настолько скверный художник, что даже не понимаю, почему мне отказали. Юми, это сломало меня. Уничтожило. Я пошел к ребятам, понимая, что должен обо всем рассказать. Вот дурак! Дурак! Все было бы по-другому, если бы я признался. Но я был так раздавлен, а в их глазах горела такая надежда, что я не нашел сил сразу ее потушить. Не смог поступить с ними так же, как поступили со мной. Не смог.
– И ты солгал им? И этим сделал только хуже?
– Да, я знаю! – всплеснул он руками, а затем встал и вошел в комнату. – Я решил рассказать на следующий день. Вступительные экзамены пришлись на день рождения Аканэ, и я не желал портить праздник дурными новостями. Я позволил ребятам поверить, что меня приняли. Не сказал этого прямо, но и иного не сказал. Вскоре начались экзамены, и мне не хотелось никого отвлекать. А потом… потом, как говорится, пошло-поехало. Наверное… тогда со мной было что-то не так. Первые недели я жил как в тумане. Мои надежды валялись вокруг
Он подошел к ней, опустился на колени рядом с рисунками и принялся методично извлекать из них души и складывать обратно в стопку.
– А как насчет этих работ? – спросила Юми. – Ты больше так не рисуешь? Почему? Не обязательно состоять в Соннадзоре, чтобы заниматься искусством.
– Знаешь поговорку, что истинные мастера творят, даже когда никто не видит? – тихо произнес он. – Это настоящие энтузиасты. Я считал себя таким же много лет. Забавно, правда? Я-то… Поступив в художественную школу, я обрел поклонников и понял, что получаю гораздо большее удовлетворение, если творю для других. Такой вот я мастер. Аканэ и другие ребята были моей аудиторией. Мне нравилось показывать им новые работы. Нравилось, как они ими любуются… и нравилось получать похвалу. Но затем… я взял и все это уничтожил. – Он опустил голову и умолк, когда душа одного из рисунков улетучилась из его пальцев. – У меня наконец-то появились друзья. Но ненадолго.
Он с мольбой во взгляде указал на рисунки, и Юми неохотно сложила их.
– Теперь смысла нет, – сказал Художник. – Ни в чем. Как бы я ни притворялся, как бы ни убеждал себя в собственной важности. – Он улыбнулся. – Я и с тобой повел себя точно так же. Сразу начал обманывать. По собственной воле выставил себя героем, не сомневаясь, что рано или поздно ты узнаешь правду. И всего-то пара недель тебе на это понадобилась…
Утешение
Юми глубоко огорчилась, увидев слезы на его щеках. Фантомные, призрачные слезы. Она потянулась к Художнику, остановилась, но все же коснулась пальцем слезы. Палец намок.
Художник отвел взгляд.
– Вот такого человека духи к тебе прицепили, – произнес он, утирая глаза. – Ума не приложу, что на них нашло. Может, нам… Не знаю. – Он вздохнул и направился к двери. – Оставлю тебя. Хоть что-то я могу сделать правильно.
– Художник, – окликнула она. – Никаро.
Он замер у двери и поник. Юми поняла, что он ожидал порицания. Такого, от которого даже камни воспламенятся. Он вполне этого заслуживал. Юми приучили не терпеть лжи, а эта ложь была поистине монументальной. Величайшей из всех, что она слышала, не считая той, что говорил ей человек, учивший никогда не лгать.
Полнейшая неразбериха. Эмоции Юми бурлили, вились, как кварцевые жилки в распиленном камне. С одной стороны, она злилась на Художника. С другой – испытывала к нему сострадание.
Она успела почувствовать вкус дружбы. И в этот миг поняла, что потеряет своих новых друзей. Когда все закончится, она больше не увидит ни Аканэ, ни Тодзина.
– Никаро, посмотри на меня, – сказала она, поднимаясь.
Он обернулся, и Юми подошла к нему. Стала близко. Опасно близко.
– Пойдем прогуляемся, – тихо предложила она.
– Прогуляемся?
– Прогуляемся. – Она махнула в сторону окна. – Что-нибудь сделаем. Вдвоем. Никаких кошмаров, духов, машин. Никакого обмана. Просто… прогуляемся. Один вечер.
– Юми, ты ведь теперь знаешь, каков я, – сказал он. – Что я наделал. Нам придется это учитывать. Разобраться с этим.
– А надо ли? – робко спросила она. – Без этого никак?
– Я оказался в таком положении, потому что игнорировал свои проблемы.
– А что мы игнорируем? – спросила Юми. – Я выслушала тебя. Выслушала ребят. Я все знаю. – Девушка посмотрела ему в глаза. – Мы со всем разобрались. Раз и навсегда. Идем.