Юность
Шрифт:
– Спасибо, Леша. Что, опять ошибка?
– Нынче вроде нет.
Мы понимающе смеемся, закуриваем. С некоторых пор все редакционные начали побаиваться Лешиных чтений: того и гляди новая неприятность! Учился Леша мало, читает медленно и поэтому не схватывает, как обычно, все слово, а неторопливо, на ощупь прочитывает его. Тут-то и обнаруживаются наши "огрехи". Споткнувшись как-то на слове "насупление", Леша обратился за разъяснением к редактору. С тех пор Пресс зовет его ревизионным корректором.
– Что у нас нового?
–
– Жаль, опять его не повидал. Остальные на месте?
– Все тут. Михаил Аркадьевич с майором в штаб поехали. Как бы от нас майора-то не забрали.
– Кудрина? Говорили разве что?
– Сватают его будто в другую газету.
– Вот это да! А он?
– Да кто его знает? Может, и пойдет: повышение.
Еще с порога бьет острый запах дегтя. Ну, конечно, это от сапог Кузнецова!
– Привет, лейтенант!
Кузнецов не спеша поднимает голову - он что-то пишет, - смотрит секунду-другую, точно не узнавая, потом здоровается. В доме больше никого нет.
– А где все?
– Все?
– Кузнецов оглядывается, удивленно пожимает плечами.
– Не знаю, только что были.
Он вдруг улыбается, замкнутое лицо его чудодейственно меняется становится открытым, добродушным, нос по-ребячьи морщится.
– Это они, наверно, от моих сапог убежали. Вот не любят!
– А зачем же вы их так мажете?
Улыбка уже исчезла с его лица. Оно опять становится обычным - замкнутым и, пожалуй, грубоватым, с плотно сжатыми губами и тяжело сведенными скулами. Кузнецов задумчиво поглядывает на жирный, обильно пропитанный дегтем сапог, постукивает им по полу.
– Предохраняет ко-жу от порчи. Проверено.
Решив, что разговор на этом закончен, он опять склоняет над тетрадью крупную, с редкими и жесткими темными волосами голову.
– Вы давно вернулись?
– Я?
– Тетрадь уже полностью завладела вниманием лейтенанта.
– Нет, недавно.
Странный он человек, этот Кузнецов. Журналист - отличный. Из каждой командировки Кузнецов привозит материала в пять раз больше, чем нужно. Пошлют за корреспонденцией - он привезет пять корреспонденции, десяток информации, несколько интересных военкоровских писем. Мне приходилось готовить его корреспонденции в набор. Журналисты знают, как буквально отдыхаешь, вычитывая умело сделанную статью. Редактор с полным основанием называет его находкой (Метников всегда добавляет - в сапогах). Но зато поговорить с ним почти невозможно: более скупого на слова человека встречать мне еще не приходилось. Сдаст свой материал и в ожидании следующей командировки молча сидит над толстой клеенчатой тетрадью. Что пишет - неизвестно.
– Так, кое-какие мысли, - это все, что можно услышать в ответ на самые настойчивые расспросы. Метников уверял, что у Кузнецова до войны было издано две повести, но
– Ерунда!
Во всем нашем коллективе у Кузнецова есть один собеседник - метранпаж Иван Кузьмич, такой же молчальник. Мы хохотали, когда Метников воспроизводил одну такую беседу в лицах. Иван Кузьмич и Кузнецов, рассказывал он, сидят на лавочке, курят. Проходит минут пять, десять. Кузнецов говорит: "Потеплело", Иван Кузьмич согласно кивает: "Пора, апрель". Проходит еще несколько минут. "Сеять скоро начнут".
– "А что вон как припекает". Потом Кузнецов тушит окурок о подметку сапога, встает. "Пойду, заболтались мы, Кузьмич"...
Метников оказывается в наборном цехе. Иван Кузьмич сосредоточенно возится над полосой, ответственный секретарь оживленно рассказывает что-то Зине. Девушка весело смеется:
– Сбрили бы вы их, товарищ старший лейтенант. Ну зачем вам усы?
– Солиднее.
– Не солиднее, а старее. Кто сейчас усы носит?
– Да еще рыжие, - поддерживаю я.
– Но, но, только приехал, а уже дерзит! Пушкин носит!
– Пишет он?
– вспоминаю я нашего нового военкора, носителя знаменитой фамилии.
– Чтоб Пушкин да не писал! Завтра опять заметка идет. Пошли, что ли?
На лестничке сталкиваемся с Нюрой.
– Ага, опять с Зайцевым пролюбезничала, - дразнит Метников.
– Сейчас тебе Кузьмич задаст!
Девушка сердится.
– А ну его, только и бурчит!
В редакции по-прежнему сидит один Кузнецов. Он мельком смотрит на нас, снова пишет.
– Мысли, - подмигивает Метников.
– Ну, как съездили?
Я коротко докладываю о командировке.
– Хорошо, готовьте очерк. Послезавтра поеду я.
– Анатолий Семенович, правда, что Кудрина забирают?
– Откуда вы узнали?
– Леша сказал.
– Ох, эти редакционные шоферы, всегда все знают!
Вызвали обоих, не знаю, чем кончится. К вечеру выяснится.
– О семье его ничего нет?
– Нет, ничего. Мучается мужик, только виду не показывает... Да, между прочим, можете меня поздравить.
Не могу не похвастать.
– С чем?
– Извольте, полюбуйтесь.
На второй странице "Красной звезды" напечатан большой очерк Метникова "Разведка идет в тыл врага".
– Здорово!
– Если не лень, прочитайте. Интересно, - ваше мнение.
Начав читать из обычного любопытства, уже вскоре увлекаюсь по-настоящему. В отличие от наших бесхитростных зарисовок очерк Метникова - писательский, с интересным сюжетом, с портретами людей, с запоминающимися деталями, которым веришь. Сразу отчетливо представляю, как далеко моим очеркам до очерка Метникова, как много еще нужно работать, учиться.
– Да... замечательно!
– Ну, до замечательного далеко, а на тройку вытянет.