Юность
Шрифт:
– Это еще не все!
– Гранович загадочно похлопал по планшетке, но от объяснений уклонился.
– Вечером. Пока - тайна!
И вот вечер. Мы ужинаем. Гранович достает какую-то желтенькую потрепанную книжечку, объявляет:
– Ешьте и помните, что не единым хлебом сыт человек. Я почитаю вам стихи. Не пугайтесь: не свои.
Он начал декламировать:
Уводили солнечные копи
Груду синих облаков на запад...
При первых же строчках Пресс отложил ложку в сторону, потянулся к своему ершику.
–
Гранович отодвинулся, помахал книжечкой в воздухе,
– Михаил Пресс. "Лазоревый венок". Одесса, издание 1925 года.
– Эка, откопал! Дай посмотреть... Она! А я-то думал, что никто уже не узнает. Ну, спасибо, спасибо за подарок!
– Какой подарок?!
– Как какой?
– Пресс спокойно запрятал книжечку во внутренний карман. За "Лазоревый венок". Теперь и этого уникального экземпляра не будет. Все! Попробуй доказать, что редактор армейской газеты грешил в молодости стишками. Клевета!..
– Вот мы ему про "Лазоревый венок" и вспомним.
Пусть не напечатает!
– смеется Кудрин.
– Семен Андреевич, что же будет со Сталинградом?
– Со Сталинградом?
– папироса Кудрина золотится долго и ярко.
– Со Сталинградом ничего не будет. Как стоял, так и будет стоять Сталинград. Не отдадут Сталинграда!
– Бомбят ежедневно. Там же одни развалины останутся!
– Да, этого не миновать. После войны нам много строить придется. Ох, много, Прохоров!
– Чем же они за все за это отплатят? Бить их на"
до - всех, подряд!
– Это неверно. Зачем же - подряд? Гитлер и гитлеровцы - это еще не Германия. Много у них хороших людей. Отвечать будут те, кто убивал, бесчинствовал, А мирным людям мы принесем мир. Тем наше русское воинство, Прохоров, и держалось всегда! Побьем Гитлера - они сами так жить не захотят.
– Как же они будут жить?
– Эх, Сергей, Сергей! В трудную мы с тобой пору живем, но и замечательную! Много еще нам прекрасного на земле доведется увидеть. Будет, дружище, и Германия другой! Обязательно будет! Это ведь земля, которая миру Маркса дала, Розу Люксембург, Тельмана!
– Когда это все будет, Семен Андреевич?
– Будет, Сергей! Для того и воюем. Для того идем!
Вон - слышишь?
Разбудив ночь, где-то тяжело ухает артиллерийская канонада. Горизонт на западе то и дело вспыхивает багровыми всполохами. А когда они гаснут, чтобы через ровный промежуток засверкать снова, - на востоке, еще не очень смелая, но удивительно чистая, глубокая, сияет голубая полоска рассвета.
12
Машенька откладывает в сторону газеты, берет толстую стопку писем. Их штук сорок, в большинстве это письма военкоров из подразделений. Треугольнички, слипе, красные, белые конверты, небольшие бандерольки.
Неужели опять ничего нет? Два месяца?
Стопка писем быстро тает. Вот остается
– Семен Андреевич, вам.
Кудрин, не принимавший участия в разборе почты, удивленно поднимает голову.
– Мне?
Придавив лист бумаги, чтоб его не сдуло, портсигаром, Кудрин не спеша берет письмо. Он мельком смотрит на конверт, бледнеет. Руки у него начинают дрожать.
– Нашлись!
– сдавленным голосом говорит он.
Крепко, обеими руками держа письмо, Кудрин читает.
Он часто шевелит губами, моргает и, не сумев удержаться, вытирает глаза ладонью.
– Нашлись! Мои нашлись!..
Потом Кудрин сидит за столом, пропускает между пальцев ручейки волос, дочитывает письмо до конца, раскладывает перед собой фотокарточки.
– Что за могильная тишина?
– входя, спрашивает Пресс.
– Машенька, ты чего хлюпаешь?
– Михаил Аркадьевич, у меня семья нашлась!
– вскакивает Кудрин.
– Вот и карточки. Прислали!
– А я что говорил? Ну-ка, показывай! Эх, славные шпингалеты!..
Карточки идут по рукам. На одной - молодая худенькая женщина, с большими, усталыми глазами. На другой - мальчик и девочка, оба крепкие, здоровые, чем-то очень похожие на отца.
– Два раза эвакуировались, - счастливо улыбается Кудрин.
– Сначала в Краснодар, потом в Казахстан...
Живут в какой-то Кийме, Акмолинская область. Вон куда попали!
– Вот погоди! Выхлопочу тебе отпуск, поезжай.
А ты от нас уходить хотел! У нас-то - рай!
– Михаил Аркадьевич, вы мне на часок разрешите отлучиться?
– Иди, иди! Полдня для такого случая!
– Пойду к связистам. Деньги пошлю. Потом - в финчасть, надо аттестат посылать.
– Кудрин складывает письмо и, не удержавшись, снова смотрит на карточки.
– Выросли как!..
Едва майор уходит, мы начинаем оживленно комментировать событие.
– Тихо! Тихо!
– останавливает Пресс.
– Метников, как с газетой?
– Осталась передовая. Кудрин писал. Вот она.
– Давай сюда, просмотрю. Ну, по местам! Ого!..
В проеме окна проносится черная молния. Фашистский самолет проходит над селом бреющим полетом, дробно стучит скороговорка крупнокалиберного пулемета.
– Обнаглели, сволочи!
Работается сегодня удивительно легко. Время до обеда проходит совершенно незаметно.
– Добирают передовую, - докладывает Чернякова.
– Полосу правят.
– Гулевой, - зовет Пресс.
– Приготовьте всем по чарке. Сегодня у нас праздник!
– рад стараться!
– озорно козыряет начальник издательства.
– В порядке инициативы добавлю к столу малосольные помидоры.
– Благодарю за службу!
– А что, Сергей, - говорит Гранович.
– Проснешься ты завтра утром - и вдруг знаменитый.