Юный Владетель сокровищ. Легенды
Шрифт:
Скоро его тихий шаг сменился бегом. Безголовый змий покинул священный ворох облаток и полз к нему, словно черная кровь мертвого зверя текла по полу. Он поспешил зажечь свет, но темная тварь вскинулась вверх, зазвенев, как легкие струи, бичом обвила свечу, и та заплакала над душой пришельца. Так ушел в вечность прозванный Маком, и кактусы плачут о нем по сей день белыми слезами.
Бес пронесся как вздох по черной косе. Свеча погасла, и коса безжизненным жгутом легла на пол.
А в полночь, обернувшись чудищем с козлиным копытом, ушами кролика и мордой
Легенда о Татуане
Рыщет по темницам Татуана…
Мастер Миндаль с розовой бородою -один из жрецов, которых белые люди сочли золотыми, так пышны были их одежды,- знает тайну лечебных трав, язык обсидиана и грамоту звезд.
Он -дерево, ходячее дерево, выросшее в лесу, где никто его не сажал, а семя принесли духи. Он считает по лунам длинные годы о четырех сотнях дней (У древних майя, наряду с другими видами летосчисления, существовал год, состоявший из двадцати месяцев, по двадцать днем каждый), и лун он видел много, как все деревья,-ведь они покинули старый Край Изобилья (Имеется в виду Тулан).
Когда пришло полнолунье и настал месяц, который зовется месяцем филина-рыболова (вымысел автора, в календаре майя такого месяца нет), мастер Миндаль роздал душу дорогам. Четыре дороги вели в четыре конца неба. Черный конец – вещая тропа. Зеленый конец – весенний дождь. Красный конец – безумье тропиков. Белый конец – обещанье новых земель. Четыре дороги.
– Дорога, дорожка! – сказал Белой дороге белый голубь, но та не услышала. Он хотел кусочек души, чтоб избавиться от дурных снов: и дети и голуби мучаются снами.
– Дорога, дорожка! – сказало Красной дороге красное сердце, но та не услышала. Оно хотело сбить ее с толку, чтоб она забыла продушу. Сердца, как и воды, не возвращают ничего.
– Дорога, дорожка! – сказала Зеленой дороге Зеленая беседка, но та не услышала. Она хотела заплатить хоть часть долгов,- отдать чужую душу вместо листвы и тени.
Сколько месяцев шли дороги, сколько месяцев?
Самая быстрая. Черная, с которой никто не говорил в пути, заглянула в город, пересекла площадь и, отдыхая в торговом квартале, отдала душу мастера продавцу бесценных сокровищ.
Был час белых кошек. Они бродили от стены к стене, пышно цвели розы, и облака, словно белье, сохли на веревках неба.
Мастер узнал о том. что сделала дорога, искупался при луне в розовом, как миндаль, источнике, сбросил кору, снова стал человеком и пошел в город.
На склоне дня, под вечер, когда возвращается стадо, он пришел в долину и заговорил с пастухами, но они отвечали скупо, дивясь зеленым одеждам и розовой бороде.
В городе он пошел на запад. Люди толпились у фонтанов, и нежно звенела вода, наполняя кувшины. По следу теней он добрался до торгового квартала и увидел частицу своей
Немедля он подошел к торговцу, курившему в углу, и предложил ему сто арроб жемчуга.
Торговец усмехнулся. Какой жемчуг? Его сокровища бесценны.
Мастер знал, что торговцы торгуются, и предложил ему озеро изумрудов, крупных, как зерна маиса.
Торговец усмехнулся. Какое озеро? Его сокровища бесценны.
Мастер предлагал амулеты, глаз оленя, способный добыть воду, и перья, усмиряющие бурю, и марихуану…
Торговец не сдавался.
Мастер предложил столько драгоценных камней, что из них можно выстроить дворец посреди изумрудного озера.
Торговец не сдался. Его сокровища бесценны, и зачем толковать попусту, когда он выменяет душу на самую прекрасную рабыню.
Все было тщетно, и ничем на свете не мог мастер выкупить частицу своей души. У торговцев нет сердца.
Волоконце дыма отделяло сон от яви, белых кошек – от черных, мастера – - от торговца. Выходя, мастер отряхнул с ног прах лавки. Прах опасен.
Прошел, как говорит преданье, год о четырех сотнях дней. Возвращаясь из дальних стран, ехал через горы торговец с прекрасной рабыней, птицей-цветком, обращавшей в гиацинты капли меда, и свитой верных слуг.
– Ты и не знаешь, – говорил он рабыне, придерживая коня,- ты и не знаешь, как будешь жить в столице! Домом твоим станет дворец, все мои слуги будут служить тебе, и сам я, последний из слуг!
– Там, – продолжал он вполоборота к солнцу, – там все твое.
Ты – сокровище, а я – продавец бесценных сокровищ. Ты стоишь той частицы души, которую я не выменял на целое озеро изумрудов. Лежа в гамаке, мы будем смотреть, как встает и садится солнце, и слушать в сладком безделье сказки старой ведьмы, которая знает мою судьбу. Судьба эта. если ей верить, в руке великана. Если ты попросишь, узнаешь и свою.
Рабыня смотрела по сторонам и видела, как все цвета переходят в синий и тают вдали. Деревья по обочинам дороги ткали узор, похожий на тот, что украшает рубашки индейских женщин. Птицы летели как бы во сне, без крыльев, а внизу, в молчанье камня, звери пыхтели по-человечьи, взбираясь в гору.
Рабыня была обнаженной. По груди ее струился и падал к ногам черный жгут волос. Торговец был весь в золоте, а на плечах его лежал плащ из козьей шерсти. Его знобило от немочи и любви. Тридцать всадников свиты казались ему тенями сна.
Вдруг несколько капель упало на дорогу, и где-то внизу послышались крики пастухов, сзывающих скот. Всадники пришпорили коней, чтоб скорей добраться до укрытья, но тщетно: ветер рванул тучи, пригибая леса к самой долине, все покрылось влажным плащом тумана, и сверкнули первые молнии, словно безумный фотограф вздумал снять бурю.
Кони неслись, порвав узду, паря над землей, распластав гриву по ветру и прижав уши. Один из них выбросил торговца из седла, и тот отлетел к дереву, только что расщепленному молнией. Словно рука, хватающая камень, дерево схватило его и кинуло в бездну.