Юный Владетель сокровищ. Легенды
Шрифт:
"Такой была земля в руке Господней", – подумал он.
Но не сказал, потому что мячик вырвался, тревожно прыгнул в сторону и по чьей-то неведомой воле вернулся к монаху.
– По чьей же воле? – тревожился монах.
Он нахмурил брови – кисти, на которые вниманье выжимает невидимую краску,- и, одолев пустые страхи, решил, что мячик не опасен для него и для всех чистых сердцем, потому что он очень сильно стремится прочь от земли.
Так и вышло, что в обители, где одни предавались искусствам, другие – наукам, наш монах носился с мячом по коридорам.
Небо, тучи, тамаринды… Ни души на
У входа в храм, отзвонив к мессе, монах поджидал прихожан, вспоминая забытый в келье мячик. "Как он легок, как бел, как скор!"-думал он, а потом и сказал вслух, и эхо, словно мысль, пронеслось по храму.
"Как легок, как бел, как скор". Только б его не потерять! Он боялся и убеждал себя, что мячик ему не изменит и ляжет с ним в могилу, легкий, скорый и белый.
А вдруг в нем бес?
Монах улыбался, сомненья исчезли. Нет, в мячике меньше зла, чем в этих искусствах и науках, – и, стараясь не поддаваться страху, пошел было в келью, чтобы с ним поиграть, белым, скорым и легким.
По дорогам – в городе, что создал жестокий наместник, еще не было улиц, – по дорогам шли к церкви нарядные прихожане, а монах их не видел. Храм был сложен из крупных камней, но высоко в небе башни теряли тяжесть и обретали легкость, тонкость, воздушность. В храм вели три двери, а внутри мерцали витые колонны, и золоченые алтари, и синий пол, и нежно-голубые своды.
Святые застыли, как длинные рыбы в светящейся воде храма.
А в невидимом воздухе ворковали голуби, блеяли овцы, стучали копыта, кричали погонщики. Крики, словно бичи, взвивались кольцом, охватывая и крылья, и пенье, и поцелуи. Стада поднимались на холм белой дорогой, теряющейся вдали. Белой, текучей дорогой, светлой дорожкой дыма, которая может поиграть с тобой в мячик голубым утром.
– Добрый вам день, сеньор!
Монах очнулся и увидел женщину, державшую за руку грустного ребенка.
– Богом прошу, сеньор, почитайте над ним из книжки, а то он все плачет да плачет с тех пор, как здесь, у стены, потерял мяч, который, врать не буду, считали у нас нечистой силой.
(… легок, и бел, и скор…)
Монах схватился за дверь, чтоб не упасть от страха, а потом повернулся спиной к матери и к сыну и, воздевая руки, спотыкаясь, кинулся и келью. Он ворвался туда и вышвырнул мяч. – - Отойди от меня, сатана! Мячик выскочил из окна резво, как ягненок на воле, и вдруг раскрылся черным сомбреро на голове у мальчика – черной шляпой беса.
Так родился Сомбрерон.
Легенда о сокровище Цветущего Края
Меж влажных городских камней угасал день, по капле, как гаснет огонь в пепелище. Небо светилось шкуркой апельсина, кровь красных плодов питайи сочилась из облаков то алых, то золотых, как борода маиса или пумья шкура.
Человек увидел с кровли храма, что одно облако прошло прямо над озером, чуть не коснувшись воды, и легло к подножью Вулкана. Оно остановилось, прикрыло глаза, а жрец кинулся вниз, не подобрав облаченья – плащ тянулся за
Побежали гонцы в четыре края света, возвещая, что кончилась война на землях владык Атитлана.
В тот вечер была ярмарка. Озеро сверкало огнями. Сновали лодки торговцев, светясь, как звезды. Лодки с фруктами. Лодки с одеждой и обувью. Лодки с нефритом, с изумрудами, с жемчугом, с золотым песком, с ароматной водой в птичьих перьях, с браслетами из камыша. Лодки с медом и с перцем – в стручках и толченым, с солью и с ценным копалом (растительная смола, которую воскуряли богама). Лодки с красками и лодки с перьями. Лодки с терпентиновой смолой, с целебными корнями и травами. Лодки с курами. Лодки с веревками из агавы, с волокнами для циновок, с питой (веревка из волокн агавы) для пращей, с сосновыми досками, с глиняной утварью, с выделанной кожей и со шкурами, с мисками и с масками из тыквы. Лодки с попугаями, косами, каучуком и плодами айоте. у которых мелкие семечки.
Дочери вельмож сидели под присмотром жрецов в пирогах, сверкающих, как белый початок, а голоса вельмож, пенье и музыка переплетались с выкриками торговцев.
Однако шума не было, словно по озеру плыл спящий рынок, а люди продавали и покупали во сне. Бобы какао (единицы торгового обмена о древней Гватемале) – растительные деньги – тихо переходили из рук и руки.
На лодках с птицей пели сенсонтли, пугливо бились чорчи (местное название птицы, родственной журавлю, но с желтым и черным оперением; птица обладает сильным и мелодичным голосом.), болтали попугаи. Цену за птиц назначал покупатель, но ни одна не стоила меньше двадцати бобов.- ведь покупали их, чтобы дарить возлюбленным.
На берегу, среди огней и деревьев, дрожали и гасли голоса влюбленных и продавцов птиц.
Жрецы до самой зари следили с высоких сосен за Вулканом. Он возвещал и о войне, и о мире. Покрыт облаками – значит, мир, тишина в Цветущем Крае; нет облаков – значит, напали враги. С вечера он был весь укутан, его не могли бы разглядеть ни подсолнечники, ни колибри.
Значит, мир. Значит, праздник. Жрецы ходили по храму, приготовляя одежды, жертвенники и обсидиановые ножи. Гремели барабаны, пели флейты, гудели раковины, звенели литавры. Пестрели украшениями высокие седалиша со спинкой. Повсюду были птицы, плоды, цветы, ульи, перья, золото и камни для воинов. С луки берега срывались лодки, полные людей в пестрой одежде, похожих на какие-то цветы. Когда наступала тишина, глубже звучали голоса жрецов, окаймлявших лестницу храма Атит двумя золотыми жгутами.
– Сердца обрели покой под сенью копий! – восклицали жрецы.
– Дупла – наши дома – белы от останков орла и ягуара (Речь идет о масках, изображавших животных, которые посвящались каждому майя при рождении)!
– Вон он, касик! Вот он сам! – кричали всем своим видом вельможи, бородатые, как старые боги, и вторили им люди, пропахшие ткацким станком и тихим озером. – Вот он. Это он. Вот он идет!
– Вот мой сын, вон там, вон, вон. в том ряду! – кричали матери, чьи глаза посветлели от слез, как озерная вода.