За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
Все вокруг словно облито бесцветным лаком. Тропа и камни, жерди изгороди и картофельная ботва тускло отсвечивают невпитанной сыростью. Мокро, холодно, неуютно. Хочется скорей обогнуть губу, отделяющую деревню от поселка, и выбраться на взгорье.
Но не только это заставляет Виктора почти бежать по петляющей прибрежной тропе.
Поселок уже не спит. Мерно и упруго пыхтит локомобиль, где-то вдали один за другим прогромыхали прицепами лесовозы, вот истошно взвыла и пошла крутить-вертеть, повизгивать шумная поперечная пила.
Рабочий
Для Виктора он — первый и потому особенный. Виктор еще не знает, где расположена контора и откуда отправляются в лес машины с рабочими — от конторы, от гаража или в Войттозере имеется специальная нарядная, как это было в Кудерине, где он проходил преддипломную практику. По существу он пока и не технорук лесопункта, так как еще нет приказа по леспромхозу о его назначении, но ему кажется, что где-то что-то идет не так, как надо, и это беспокоит его. Лишь после приказа он имеет право принимать дела, и это займет, вероятно, немало времени, но ему уже сейчас не терпится увидеть все собственными глазами. Перед этим радостно-волнующим чувством отступают даже сомнения, которые совсе*м недавно мучили его.
По длинному, тронутому гнилью бревну Виктор перебегает ручеек, впадающий в озеро, и оказывается на территории поселка. Слева на взгорье проступает в тумане двухэтажное здание школы, уже виднеется шоссе, по которому они вчера въезжали в Войттозеро. Но сегодня все представляется иным, и Виктор не узнает ни школы, ни шоссе, ни самого поселка.
Впереди и позади Виктора по дороге шагают люди. С сумками на боку или со свертками под мышкой они идут в том же направлении, что и Виктор. Людей становится все больше. Они на ходу соединяются в группы. Уже слышны разговоры, смех, веселые оклики.
Впереди Виктора движется особенно большая группа. Ее ведет седой, краснолицый старик в финской кепке с длинным, слегка обвисшим козырьком. Он шагает медленно, очень медленно, с трудом переставляя грузные ноги, обутые в болотные сапоги со спущенными голенищами. Остальные приноравливаются к нему. Изредка старик сворачивает с шоссе, дробно стучит пальцем в окно того или иного дома. Хозяева их, видно, привыкли к этому стуку.
— Иду, иду, Олави Нестерович!
Старик не ждет. Даже если никто не отзывается, он молча и невозмутимо шагает дальше, чтобы через дом-два привычно свернуть к следующему окошку.
А вот и контора. Ничем не выделяющийся бревенчатый полубарак с низким забором из штакетника. Над входом висит выцветший матерчатый лозунг с первомайским призывом к лесозаготовителям, а на боковой стене— доска показателей по участкам и бригадам.
Вот-вот должны подойти машины, Люди в ожидании курят, лениво переговариваются. У некоторых хмурые от недосыпа лица. Двое или трое, наоборот, неестественно веселы, шумят и озоруют — ведут себя так, словно собрались в лес не на работу, а на гулянье.
Старик в ответ на приветствия трогает козырек
— Здравствуйте, товарищи! — Виктор останавливается, не зная, как ему поступить дальше — молча пройти в контору или представиться. Ведь с этими людьми ему теперь предстоит работать, и очень хочется, чтобы первое знакомство оставило у них хорошее впечатление.
Несколько человек вразнобой отвечают ему, остальные продолжают молча наблюдать.
— Я буду у вас работать...— произносит Виктор, чувствуя, что каждая секунда молчания лишь затрудняет его положение.
— Очень приятно познакомиться.— Стоящая неподалеку девушка, игриво улыбаясь, подходит и кокетливо протягивает руку:—Дуся, окарзовщица... Позвольте узнать, вы не по нашей специальности будете...
— Курганов,— не обращая внимания на явную иронию, Виктор пожимает руку.— Назначен техноруком лесопункта.
— Ой, девоньки! Вот попалась я... Прямо на новое начальство! —Дуся растерянно разводит руками и оглядывается на подруг: — Что мне теперь-то будет?!
— Так тебе, дурехе, и надо, чтоб на людей не наскакивала! — смеется высокий белобрысый парень в тесном замасленном комбинезоне. Виктор не сразу узнает в нем Котьку-баяниста.— Здравствуйте, Виктор Алексеевич. Вы на Дуську не обращайте внимания, она у нас любит глупости.
— Ой, Котенька! У кого ж мне ума набраться, коль судьба с тобой веревочкой связала. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься...
— Виктор Алексеевич! Вас Тихон Захарович ждет!
На крыльце, придерживая рукой полуоткрытую дверь,
стоит Панкрашов. Он, как и вчера, в военной форме, но выглядит сегодня не таким бравым и ладным. Лицо заспанное, помятое, гимнастерка и брюки в черных смоляных пятнах, кирзовые сапоги густо облеплены ссохшейся грязью, Виктор понимает, что на Панкратове обыденная рабочая одежда, но долго не может отделаться от впечатления, будто вчерашний форсоватый мастер за ночь выцвел и поблек.
— Как спалось? — пожимая руку, спрашивает Панкратов.— Голова не болит после вчерашнего?
— Нет, все в норме.
— Л меня, понимаешь, затащили в одно место,— он пропускает вперед Виктора и, шагая за ним по коридорчику, доверительно и смущенно поясняет: — Чуть тепленький домой добрался. Голову разламывает, страсть! Видно, дрянь какую-то пил.
Виктор молчит. Откровение Панкратова и льстит ему, и тревожит.
— Если болеешь, доложи начальнику и иди домой!
— Что ты! — испуганно останавливается Панкратов.— Прошу тебя, Орлиеву ни слова... Да я и сказал так просто... Подумаешь — голова! В лесу как рукой снимет. Впервой нам, что ли!