За полвека
Шрифт:
3.
Узорный византийский храм
Над католической лагуной…
Выпрыгивают ночью лунной
Витражи из свинцовых рам.
А рядом, окон лишена, -
Для штукатурки нет парада!
–
Дворца тяжёлая стена
Вот-вот расплющит колоннаду!
Венеция! За что вот так
Хватаешь сыростью осенней?
В безлистом буром облысенье
С окошек облупился лак…
Жестянки ставенок буланых,
Пятиэтажье рыжих стен,
И
Ступеньки мостиков карманных…
И ветер, из-под них трубя,
Вдруг объяснит, что строчек хаос
Не выстроить в стихи никак,
Пока, бездомней всех собак,
Вконец иззябнув, не раскаюсь,
Что здесь бродил я без тебя.
4.
Продаются лукавые маски.
А листвы в этом городе мало.
Сыплет ветер аккорды неясной
Мандолины с Большого Канала.
Лёгкий вечер. Тонкие струны.
Холодней дыханье асфальта.
Крики чаек слышны от лагуны.
Толчея на базарном Риальто.
Расшумелись в каменной раме
Волны, взбитые катерами.
Не хочу их пенного гула —
Наугад сверну в переулок,
В ту стеснённую стенами высь,
Где двум лодочкам не разойтись.
В тёмных лавочках прячутся сказки,
Только этих сказок концы —
В воду…
И никакой огласки…
Продаются лукавые маски,
И лукаво молчат продавцы.
107.
ЕВРОПЕЙСКИЕ СОНЕТЫ
(четвёртый венок)
Виктору Некрасову
1.
Европа — остров. Тесно городам
В дикарском окруженье океанов,
В истерике рок-н-рольных барабанов
И пестроте взбесившихся реклам,
Им всё равно, неоновым огням,
Скользить по стёклам, стали и бетонам,
Или спускаться по дубовым кронам
И по крутым готическим камням.
Хоть дуврских скал белесая стена
И критская прозрачная волна
По счастью чужды яркости Востока,
Но слышатся зурна или там-там,
Но движутся пустыни к воротам,
Отмеченным кривой печатью Рока!
2.
Отмеченным кривой печатью Рока,
Ты в памяти остался, Вавилон —
Жестокий, древний, азиатский сон —
Европе от него немного прока:
Рим, а не ты был у её истока,
И до сих пор латинской бронзы звон
Живёт, колоколами повторён,
И готикою вознесён высоко.
Тут не был ни Чингиз, ни Тамерлан,
И только полумесяцем
Взмахнул, и флейты взвизгнули жестоко,
И янычары хлынули толпой,
Но мир поверил в добрый жребий твой,
Имперской Вены темное барокко.
3.
Имперской Вены тёмное барокко,
Крутые кровли царственных громад,
В узорных вёрстах золотых оград
И пятнах затуманившихся окон.
Столица полумира! Одиноко
В игрушечной, остаточной стране
Чуть не в границу упираясь боком,
Торчишь, сама с собой наедине.
Ты так знакома мне (да ведь по сути,
Всех брошенных столиц подобны судьбы)
И всё-таки стократ роднее нам
Нормандский ветр, неверный и упругий,
Кленовый мусор на каналах Брюгге
И акварельно-тихий Амстердам.
4.
И акварельно-тихий Амстердам
Как прежде дёгтем пахнет и канатом.
О, корабельный вкус солоноватый,
К кирпичным прилепившийся домам,
Где ивы, наклоняясь к берегам,
Краснеют всей листвой белесоватой,
Когда цепей скрипучею сонатой
Звучит закат, гуляя по мостам,
И молкнет шелест вёсел; и старинны,
Как сцены открываются витрины,
Дав место архаическим блядям,
И дремлют фонари над каждой Летой…
Да, — выглядит совсем иной планетой
Базарный Рим, пустивший толпы в храм!
5.
Базарный Рим, пустивший толпы в храм —
Извечная столица ротозеев,
Святынь, котов, лавчонок, колизеев…
(Скучает хлыст Христов по торгашам!)
И если в ночь по гулким площадям
Пройтись от конской задницы зелёной
И до волшебной, факельной Навоны,
Где пиццы и гравюры пополам —
Так важничает каждое окно,
Квиритской неприступности полно,
А Форум — как сенаторская склока…
Но мостик перейди — и ты спасён:
Трастевере! Гитар бездумный звон,
Бульварная, парижская, морока…
6 —
Бульварная парижская морока
Смешала всё: чиновников и фей,
Такси, арабов, зеркала кафе,
В одно лицо — клошара и Видока.
Иное дело — улочки в Маре:
Дворцы — принцессами в ослиной коже.
И остров Сен-Луи в густой заре,
Где жил Бодлер, и я столетьем позже.
Не всякий мушкетёрски-весел, как