За пределами ведомых нам полей

Назаренко Михаил

Известно, что фэнтези без карты – как бы не совсем фэнтези. Неполноценная книга. Но волшебные повести XVIII-XIX веков (их, кстати, так и называли, «fantasy», фантазии) без карт прекрасно обходились – не испытывали никакой необходимости в них. Были, конечно, прецеденты, но…

К примеру, известная писательница Мадлена де Скюдери снабдила опубликованный в 1654 году роман «Клелия» «картой Страны Нежности». Восхищенным взорам читателей и читательниц представал маршрут от станции Новой Дружбы на границах страны, мимо города Остроумие, села Изящное-Стихотворение, города Душенька-Дружочек, гостиницы Уступчивость – к реке Склонность, в пункт назначения – город Нежность-на-Склонности. Как

в хорошей настольной игре, на карте показаны и другие возможные (но ложные) пути – к городам Тепловатость, Болтливость, Злость, к морю Ненависти и даже к океану Опасности, за которым лежит Неизвестная Местность, где карта, собственно, и кончается. [37]

37

Подробности см.: И. Рат-Вег. Комедия книги. – М.: Книга, 1987 (глава «Словарь драгоценного языка и география изящностей»).

Картографии м-ль де Скюдери подражали до конца XVIII века, но не было создано ничего подобного карте «Охоты на Снарка».

Во-первых, насколько нам известно, до Кэрролла Волшебную Страну не картографировал никто (возможно, читатели нас поправят). Конечно, были карты острова Утопия, острова Робинзона Крузо или Острова Сокровищ, наконец – карты путешествий Гулливера. Но Свифт, как мы говорили ранее (в шестой статье цикла), – прежде всего естествоиспытатель, то есть, собственно, научный фантаст.

Всё это почти ведомые нам поля; Кэрролл перешел границу.

И во-вторых… но лучше предоставить слово охотникам за Снарком:

«Пусть малюет Меркатор Полюса и Экватор –

Что нам толку от Тропиков всяких?» –

Благозвон прокричал – экипаж отвечал:

«Это только условные знаки!

Не понять, где залив, где пролив или риф,

Если смотришь на карту простую;

Капитан молодец – он достал наконец

Высший сорт – абсолютно пустую!» 

Карта действительно – абсолютно пустая, в меркаторовой проекции, с обозначениями по периметру: «долгота», «север», «экватор», «южный полюс», «равноденствие», «восток», «зенит»… В общем, по утверждению Специалистов, если бы не подпись «Океанская карта», можно было бы утверждать, что перед нами изрядно сдвинутая развертка небесной сферы.

Но, так или иначе, а первая фэнтезийная карта была нарисована.

Что до Содержания и Значения «Снарка», то…

«Хотя Льюис Кэрролл и полагал, что «Охота на Снарка» – детская баллада-нонсенс, трудно представить – точнее, нельзя без содрогания представить – современного ребенка, которому она бы понравилась. Возможно, викторианские дети находили ее забавной… но, подозреваем, таких читателей даже тогда было немного».

Этими словами открывается предисловие к «Аннотированному Снарку» (1962) Мартина Гарднера – образцовому изданию с образцовыми комментариями.

Поэма, напомним, повествует о том, как команда разнообразных существ с именами, начинающимися на «Б» (во главе с Благозвоном), гоняется

за непредставимым Снарком, который в итоге оказывается столь же непредставимым Буджумом. (Художник Генри Холидей Буджума изобразил, но Кэрролл заметил, что Буджум в принципе не может быть нарисован.)

Что извлекают дети из такого сюжета, сказать трудно. Автора поэмы, во всяком случае, очень интересовало, как юные читатели представляют себе Снарка. Примечательно – и довольно странно, – что Кэрролл намеревался издать «Охоту на Снарка» в качестве рождественского подарка, но поскольку подготовка книги затянулась, поэма стала подарком пасхальным, и первое издание было снабжено послесловием «Пасхальные поздравления всем детям, любящим “Алису”». Известный религиозный деятель того времени кардинал Ньюмен, прочитав «Снарка», одобрил и поэму, и послесловие.

Немного найдется в детской литературе Англии книг, менее подходящих к религиозным праздникам, чем «Снарк»: поэма оставляет ощущение неясного беспокойства и даже тревоги. Сам Кэрролл утверждал, что никакого смысла в нее не вкладывал, но человеку свойственно искать смысл во всем. Современники видели в «Снарке» пародию на поиски Северного полюса (в те годы как раз состоялась арктическая экспедиция); потомки заменили «полюс» на «внеземные цивилизации». Некоторые читатели усмотрели в поэме аллегорию поисков счастья. «Мне кажется, это прекрасное объяснение, – отвечал Кэрролл с невозмутимым видом, – оно особенно хорошо согласуется со страстью Снарка к купальным кабинкам».

В начале ХХ века поэму прочитали как пародию на философию Гегеля (Снарк = Абсолют), а несколько десятилетий спустя философия нанесла ответный удар – Жиль Делез в трактате «Логика смысла» дал особо углубленное толкование понятия «снарк»… В новейшей энциклопедии можно даже прочитать, что поэма «практически охватывает в своем сюжете (равно как и в своей стилистике) культивируемую ныне постмодернизмом идею трансгрессии как выхода за пределы наличного, отказ от понимания данного бытия как единственно возможного и движения сквозь его границы, – но не к иным возможностям, а к тому, что в наличной системе отсчета мыслится как невозможность». [39]

39

Постмодернизм: Энциклопедия. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. – С. 556.

Вот где нонсенс-то.

Однако наиболее известной и влиятельной является теория М. Гарднера, согласно которой Буджум – это небытие, абсолютное Ничто, неизбежно ожидающее человека. Отсюда и чувство «экзистенциального беспокойства», возникающее у читателя – так же, как у героя поэмы. В финале Булочник, которому предсказано, что он исчезнет, увидев Буджума, натыкается-таки на Снарка и… Но нет! Гениальный финал «Охоты на Снарка» мы не осмелимся пересказать!

Был он прям и велик – но всего только миг;

А к исходу второго мгновенья,

Словно спазмом пронзен, смело бросился он,

В бездну мрака, объятую тенью.

– Это Снарк! – слабый голос в их души проник.

(Слишком тих, чтоб звучать наяву.)

Загремело «ура», поздравления, крик;

И зловещее: – Нет, это Бу-у-у…

И – молчанье. Но вдруг еле слышимый звук