За тысячу лет до Колумба
Шрифт:
– Так, а что мешает сделать этот поток постоянным? – вкрадчиво спросил центурион. – Мы заберём сейчас то, что у них есть, а потом объявим властям аборигенов, что вернёмся через год, и если нас не будут ждать к этому времени сундуки с золотом и драгоценностями, просто уничтожим их цивилизацию! А на прощание я бы наполнил горячим воздухом парочку наших аэростатов, упакованных в трюме, и провёл показательный полёт с применением мощных луков и греческого огня, чтобы эти обезьяны ясно увидели и почувствовали на своей шкуре, что такое Римский Легион!
– Я не буду говорить тебе, центурион, о гораздо больших и лучших возможностях мирного решения этого вопроса, понимаю, что
– А чья карьера? Твоя, Алексий? – тихо спросил центурион.
– Нет, – покачал головой легат, – это вообще ничья карьера. Это вопрос победы или поражения всей Римской Империи!
***
Наутро от жрецов явился довольно высокий худощавый юноша, очевидно, ученик или послушник. Через посредничество Истэкэ удалось выяснить, что он прибыл, чтобы проводить солнцеликих гостей в храм местного божества, где и запланировано мероприятие.
– Передай ему, что мы начинаем сборы, пусть ждёт, – обратился Алексий к Истэкэ. Тот послушно закивал, и что-то сказал юноше по-майянски. Они коротко поговорили, и Истэкэ торжественно объявил, что посланец будет ждать сколько нужно.
Пока легионеры и учёные собирались, Алексий коротко рассказал Квинту о вчерашней беседе с Титом. Тот угрюмо покачал головой.
– Я буду настороже. Не нравятся мне эти Титовы планы!
– Всё же он ещё удерживается от решительных шагов. Его отец, Рем, суровый командир и ближайший друг моего отца, и если Тит поднимет бунт, в Риме его ждёт жестокий приём, Рем сразу поймёт, что сын пошёл против присяги, а Тит боится гнева отца. Пока, во всяком случае…
ПРИМЕЧАНИЯ
*белый – цвет траура у китайцев.
**волшебные шары – китайская головоломка, подразумевающая изготовление ажурных костяных шаров, находящихся внутри других шаров.
***трибун латиклавий – вторая по значению должность в легионе, первый помощник и заместитель легата (в описываемое время в Римской армии упразднённая)
****мамортис, некое подобие колёсного танка с паровым двигателем. Подробно описано в книге “Пробуждение мёртвых богов-2”
ГЛАВА IX. ПЛАНЫ ГЛАВНОГО ЖРЕЦА
Алексий и его спутники полагали, что их приведут внутрь высокой, не менее пятисот локтей ступенчатой пирамиды, однако юноша-проводник свернул в сторону и провёл гостей к не очень высокому каменному забору, за которым располагалось несколько одноэтажных строений. Одним концом территория примыкала к массивной скале, в которой виднелся вход в скрытое помещение – подземное либо внутрискальное. Любезный послушник провёл их во двор, что-то пробормотал на своём языке, и исчез, словно растворился.
– Жрецы приходить скоро, их надо ждать, – объяснил его слова Истэкэ.
Действительно, через короткое время со всех сторон послышались звуки гонгов, а потом каких-то духовых инструментов, и навстречу гостям вышла пёстрая, но по-своему торжественная процессия майянских жрецов и прислужников, возглавляемая главным жрецом Метерато. Он снова был в своей золотой шапке-короне, а на плечах имел шкуру ягуара с оскаленной зубастой мордой, свисающей с правого плеча.
Он вскинул вверх руки, и начал бормотать речитативом какие-то слова, больше всего похожие на молитву. При этом вся его свита опустилась на колени, а многие из них, очевидно, рангом пониже, распростёрлись ниц. Истэкэ, хотя и находившийся в рядах римлян, которые остались
Вскоре Метерато замолчал, его подданные поднялись с земли, а возникшие откуда-то слуги или младшие жрецы вынесли блюдо с большой печёной на углях маисовой тортильей, которую вновь разделили, как и в первый день знакомства, на четыре части. Снова передали лучшие куски Главному Жрецу и Солнцеликому Вождю Римлян, а остальное разделили между всеми остальными.
Затем все проследовали в просторное помещение, очевидно, собственно храмовое, где Главный жрец снова прочитал молитву, и двое послушников подвели к нему небольшую косулю, украшенную лентами и цветами. Ещё один послушник поднёс жрецу обсидиановый нож на небольшом блюде. Животное подняли на каменное возвышение и там уложили на бок таким образом, чтобы голова свешивалась с жертвенника. Несчастная косуля скорее всего находилась под воздействием каких-то успокаивающих веществ, так как совершенно равнодушно воспринимала всё происходящее с ней.
Жрец поцеловал жертвенный нож, а затем неуловимым движением вонзил его в шею жертвы и сделал глубокий надрез. Послушники навалились на дёрнувшуюся косулю, которая, впрочем, очень скоро затихла.
– Хорошо, что у них не практикуются человеческие жертвоприношения, – прошептал Алексий стоящему рядом с ним Алекосу, – мне бы не хотелось присутствовать при этом…
– Скорее всего, практикуются, – также шёпотом ответил учёный, – но для нас, очевидно, достаточно косули, людей могут приносить в жертву по более торжественным случаям.
Все перешли в другой, более просторный зал, где стояли низкие столы, уставленные угощением. Теми же тортильями, только гораздо меньшего размера, печёными маисовыми початками. Тут были и известные римлянам бобы, и знакомые уже красные плоды томатль, и клубни растения потато – круглые, желтоватые снаружи и белые внутри – их очищали от жёсткой шкуры и варили. Сытные, чуть сладковатые, они занимали почётное место на столах рядом с маисовыми лепёшками и початками.
Были также куски мяса варёные и запечённые на углях. Чьё это мясо, Алексий не уточнял, но очень надеялся, что человечина у майя не в ходу. Была также и какая-то крупная рыба, напоминавшая форель, которую, очевидно, жарили в растительном масле. Подавали напитки: отвратительные на вкус римлян хмельные бальче и пульке, приготовленные из перебродившего сока местных растений. Очевидно, майя не знали винограда и благородного вина из его плодов. Горячие напитки также не радовали: горький чоколатль, который с удовольствием пил только Истэкэ и его земляки, а также некая бурда из бобов и тыквенных зёрен, насколько поняли римляне.
Затем в зал вошло несколько человек, вооружённых различными музыкальными инструментами, в большинстве своём простыми дудками, гонгами и барабанами. Музыка майя оказалась непривычна для ушей римлян – в ней слышалось гораздо больше ритма, чем мелодии, слушать её казалось невозможным, под неё хорошо было двигаться, танцевать. Словно подтверждая такое применение ритмических звуков, помещение заполнили молодые женщины, разукрашенные разноцветными татуировками на открытых частях тела – лице, руках, животу, ногах под коленями. Их одежда, украшенная перьями и цветным бисером, развевалась в такт ритмичным движениям. Они окружили гостей, призывно изгибаясь в странном ритмическом танце, недвусмысленно намекая на анонсированную ранее “радостную любовь”.