Зачем богу дьявол к 2

Январёв Леонид Иванович

Слова о присяге, показались Никите пафосными, но теперь деваться некуда, придётся соответствовать.

По фамилиям в Селе друг друга не знали, и не звали, поэтому добровольцы, называя себя, и с друг другом, знакомились как бы заново.

Николай остановился напротив девушки. Не трудно было догадаться, что он скажет, поэтому она его опередила:

– Они убили моего парня. Я могу быть медсестрой. Я не уйду отсюда, лучше расстреляй!

После такого заявления девушки, отказников не будет. Николай понял, что его вынужденное красноречие не сработало,

и взял тайм-аут, чтобы посекретничать с Никитой.

– Кто у нас социолог-душевед?
– в ответе Николай не нуждался.
– Нужно их разбить хотя бы по приблизительной совместимости на пять троек. Пётр и Рыжий - не в счёт, девушка тоже. Двое разведчики, а в бою медбратья. Мы будем беседовать как бы вместе, но в основном тебе карты в руки.

Николай и Никита говорили с каждым отдельно возле своей палатки, остальные ждали в стороне.

Паша Сердитый пришёл пешком, наверное, чтобы по дороге рассердится ещё больше. Его прозвали Сердитый, потому что он всегда на кого-нибудь за что-нибудь сердился. Подойдя к одному из парней, Паша начал на него орать:

– А ты меня спросил?! Я тебя отпускал?!

– Полегче!
– вмешался Николай.

– А с тобой не разговаривают!
– рявкнул, набычившись, Паша: - Раскомандовался тут! Спасители! Пришли на всё готовое и всё обосрали!

Николай слегка врезал Паше по переносице. Тот пошатнулся, из носа у него пошла кровь. Задрав голову и зажимая нос, Паша увидел, что Никита достал пистолет. Для окончания инцидента этого оказалось достаточно. Слегка грузноватый Паша рванул как подрезанный, удивительно, что он с задранной головой успевал смотреть под ноги, а то бы упал.

– Никто не смеет на тебя орать. Даже я.
– сказал парню Николай и объявил: - Это всех касается. Проявление агрессивности по отношению друг к другу буду расценивать как предательство.

Заговорила включённая рация. Вызывали на связь. Этого Николай и боялся, он подошёл к рации и выключил её. Сколько ещё будет попыток связаться до объявления тревоги? Неизвестно, но уже не принципиально.

– Выступаем сегодня ночью.
– скомандовал Николай и отвёл Петра в сторону: - Собери Совет срочно.

Пётр хотел возразить, мол, Совет не дрессированная мартышка, но под взглядом Николая согласно кивнул головой:

– Слушаюсь, командир.

Примерно через час Пётр заехал Николаем. Никита насторожился.

– Я быстро, а ты тут заканчивай.
– успокоил Николай.
– Дел много. Времени в обрез. Привыкай.

Совет собрался там же, где обычно, а вместо большого разломанного Никитой стола, составили несколько небольших столов. Присутствовал и Паша Сердитый, фингалы у него под глазами уже основательно набухли. Войдя, и Пётр занял своё место.

– Я объявляю военное положение.
– начал Николай не дожидаясь приглашения говорить.
– За невыполнение моих распоряжений, расстрел.

– Сука!
– заорал, вскакивая, Паша Сердитый. В руках у него был пистолет.

Череп у Паши оказался прочный, так что не разлетелся в дребезги, поэтому никого

не обрызгало, мозги потекли сзади, тело опрокинулось навзничь вместе со стулом. Сидящие рядом, отодвинулись. Ситуация неприятная, картина неприглядная, но не более. Паша -идиот, пистолет у Паши не игрушечный, а нервы у всех на пределе. Ультиматум Николая - это возмутительно, но на его стороне не только сила оружия. За слово против него люди заплюют, как камнями закидают. Пусть воюет. Храбрецы долго не живут, особенно такие сумасшедшие. Сегодня его день.

– Ещё вопросы есть?
– поинтересовался Николай. Вопросов нет. Кивнув Петру, Николай пошёл к выходу.

– Помочь чем-то нужно?
– раздался чей-то голос за спиной Николая.

– Да!
– Николай круто развернулся.
– Если там есть твои люди, приходи и поддержи их. Они будут рисковать своей жизнью, что бы ты тут заседал, а не сидел на цепи.

Мать закрыла глаза ладонью. Столько смертей за один день, а теперь и война.

– И помогите им с одеждой и обувью, а то некоторые в рваных кроссовках.
– продолжил Николай.
– Ботинки какие-нибудь, сапоги...

Позднее в усадьбу пришли члены Совета и не только. Нашлась и одежда, и обувь, и поддержка. Посторонним на всё про всё Николай дал полчаса. Мать благословила каждого, подошла и к командирам.

– Да хранит вас бог, нехристей!
– Мать перекрестила обоих, друзья не стали с ней спорить.
– Да хранит нас всех бог!

Дальше последовал стремительный курс молодого бойца. Постреляли из автоматов, из подствольных гранатомётов. Николай опасался, что придётся объяснять элементарные вещи, но отнюдь нет. В армии из добровольцев не служило только четверо, навыки остальных обнадёживали, к тому же новое время быстро приучило к оружию.

– В лес не стрелять!
– запретил Никита.
– Стреляйте в реку, ей не больно.

А вот навыки санитарки оставляли желать много лучшего. Пришлось объяснять, что омнопон - почти опиум, в нем до пятидесяти процентов морфина, и для чего нужен промедол. Это и обезболивающие и противошоковые средства. Про сиднокарб говорить не стал. Это сильный психостимулятор, чтобы идти на смерть не страшно было. Видимо и генераловским не сладко приходилось, раз у них такой нехилый запас в аптеке. Николай наскоро объяснил, как лучше перевязывать, как лучше не накладывать жгут и чего не делать ни в коем случае, в том числе, и не встревать в бой, хотя именно этого больше всего хотелось отчаянной девчонке.

На полтора часа до полуночи Николай распустил всех по общинам. Оставшись с Никитой наедине, он, как это часто с ним бывает, ушёл в какое-то своё далёко и походил на каменный утёс, о который разбиваются волны океана.

– Когда ты такой, ты переживаешь. Я знаю.
– сказал Никита не столько Николаю, сколько самому себе.
– А я, когда переживаю, болтаю и всплакнуть могу. Или мог раньше?
– Никита помолчал и грустно закончил: - Ничего не сказала рыбка, лишь хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море.