Зачем богу дьявол к 2

Январёв Леонид Иванович

– Наука не обладает знанием.
– утверждал Максим Степанович.
– Наука - это ящик с файлами, которые можно тасовать как уму угодно. Религия? Она дальше науки продвинулась в понимании того, что такое человек, но... Религиозное понимание меня не устраивает, хотя я и не атеист. Вот так, на старости лет смотрю на свои научные достижения, как на развалины Трои. И вам по-своему это предстоит, поэтому вы мне симпатичны. Чистая совесть - выдумка дьявола, как мудро сказал один умный не еврей. Да-да, мой друг из нечеловеческих органов.
– Максим Степанович усмехнулся.
– Один мой молодой знакомый так называет вашу организацию. Кстати, уникальный экземпляр... И по старой памяти балует меня замечательной

афганской дурью. Но даже не думайте, не сдам и под пыткой! Хотя если и сдам...
– Максим Степанович безнадёжно махнул рукой.

– Это не по моему ведовству.
– успокоил Директор.

– Вот и славно!
– не стал развивать скользкую тему Максим Степанович и вернулся к развалинам своей Трои: - Видите ли, на склоне научной карьеры я задумался, не без оснований, замете! Что же это за эволюция такая, которая заложила в наше сознание, в нашу душу множество верёвочек для кукловодов? Нет ничего более неестественного в природе, чем люди. Увы, человек это - эксперимент, не доведённый до ума. Генетические сбои, сонм болезней, плохая приспособленность к жизни - это мало волновало создателей. Их интересовала только наша управляемость. Но и тут они просчитались. Не получается из множества верёвочек одни на всех вожжи сплести. Так взаимно и мучаемся. Да, не заслужили они Нобелевскую премию.

Кроме мало научной фантастики интеллектуальной забавой Максима Степановича была теория когнитивного диссонанса. Как естественный радиоактивный фон в природе, так и когнитивный диссонанс всегда присутствует в сознании человека. Его усиление сверх фонового значения ведёт к печальным последствиям. В простом случае, называя кучу говна халвой, вы никого не убедите это попробовать на вкус. Но если за вами будет стоять хор, подтверждающий ваши слова, то ситуация усложняется - а вдруг? Это противоречит знаниям, опыту, тому, что человек видит. Возникает психологический дискомфорт. Присоединиться к хору, или доказывать свою правоту? В любом варианте неизбежны раздражительность, нетерпимость, агрессивность. Если учитывать, что тоже самое - результат множества причин, то точнее говорить о прибавлении дискомфорта в копилке личной несчастливости и общественной разобщённости.

– Когда я слышу по телевизору, как наш пигмей, он же гарант проституции на конституции, говорит о правах человека, а того человека слуги государевы, только за упоминание о правах могут инвалидом сделать... Когда я в окно вижу одну страну, а слышу о другой, то я на пути к психическому расстройству даже если убедил себя, что мне на всё наплевать.
– существующую власть Максим Степанович презирал, и всегда говорил о ней, как о пакости: - Вещи нужно называть своими именами. Мой совет вам, не пользуйтесь эвфемизмами. Во-первых, благоречие - это не от культуры, а из лакейской. Во-вторых, эвфемизмы ведут к психическому расстройству. Жопа она и есть жопа всегда и везде. А заднее место, это место сзади. Сегодняшняя власть небывало эвфемистична. Говорим - президент, подразумеваем - царь. Говорим - демократия, подразумеваем - чёрт знает что! Всякое было в истории, но более нелепой власти не было! Когда я вижу нашего гаранта по телевизору, мне хочется вытащить его оттуда и пинать до смерти. Увы, по нынешнему уровню поляризации общества, это нормально. Клиника теперь - это когда я всё же его оттуда вытащу.

И это крамола?! Это старческий лепет. Это так же скучно, как читать оппозиционную прессу. Директор знал свою, профессионально подноготную правду о стране и то, что он знал, страшнее разоблачений противников власти, но когнитивного диссонанса не испытывал. Проблема не в том, чтобы сделать из говна конфетку: говно лучше того, что есть на самом деле, в сравнении - оно конфетка. У правды много лиц, как в зеркале, склеенном из зеркальных осколков. Правда

разрушает без разбору и плохое, и хорошее. Она как гильотина от головной боли. На правде государство построить нельзя, а без государства лучше никому не станет. Это пример правды разрушающей иллюзии. У государственного человека не должно быть иллюзий. Вспоминая свою реакцию на слова гневливого психиатра, Директор думал о том, что считать будто у тебя нет иллюзий - это тоже иллюзия.

Новая высокая должность отодвинула личные неделовые знакомства на задний план, да и брюзжание Максима Степановича становилось всё более злобным и утомительным. О его смерти Директор узнал от жены. Оказалось, Максим Степанович дружил с генералом Грибовым и в своё время очень расстраивался, что не смог проводить друга в последний путь. Директор знал о многолетнем добровольном, хотя вряд ли по зову сердца, сотрудничестве старика с "нечеловеческими органами", но в личном деле психиатра Грибов не фигурировал. Неожиданно, вроде и пустяк, но почему это нужно было скрывать?

Только теперь образ прошлого в деталях, казалось бы, навсегда забытых, проявил то, о чём тогда он и подумать не мог. И Грибов, и Максим Степанович знали о кукловодах и очень конкретно, в лицах.

– За вас, Алексей!
– Директор чокнулся с бутылкой конька и выпил. Убирать со стола в своём кабинете следы очевидного разгильдяйства на рабочем месте, он не стал, наоборот - пополнил комплект стопкой для высокого гостя.

Президента по этикету полагалось встретить в приёмной, что Директор с почтением и сделал. Для правительственных бюрократов событие невероятное! Президент заехал на огонёк к своему подчинённому. Такого не случалось никогда, а даже если случилось, то всё равно такого не может быть!

В кабинете, строго окинув взглядом коньяк в интерьере, Президент недовольно качнул головой и сожалением сказал:

– Наслышан...

– Пить будешь?
– равнодушно спросил Директор.

От неожиданности строгость с Президента спала, как маска. Он удивлённо посмотрел на Директора и, мгновение подумав, махнул рукой:

– А... Давай!

Выпили молча. Переговоры с кукловодами сблизили их как заговорщиков.

Директор окинул взглядом свой кабинет: казённый, неуютный; и предложил:

– Я знаю замечательное место для охоты. Думаю, дня три отпуска мы заслужили. Приглашаю.

– Пожалуй... Как-то у тебя тут...
– Президент тоже окинул взглядом кабинет.
– Мрачновато.

Совместная охота Президента и Директора привела аппарат Канцелярии Президента в состояние когнитивного шока. Приём посетителей прекратили, между собой общались крайне осторожно и лишь по сугубой необходимости. Никто не сомневался, что грядут непредсказуемые, потому что предсказуемость рухнула, кадровые перемены. А как иначе понимать демонстрацию особых отношений высокопоставленных охотников? Кто в Канцелярии чист перед Директором? Никто! А в Комитете Следствия так просто паника! Главкозёл сказался заболевшим. От него шарахались так, словно у него действительно чума.

Между тем охотники о делах говорили мало, в основном вспоминали прошлое, если не сходились в оценках, то и не спорили, за охотничьими трофеями не гонялись, потому что мало чести: услужливо постановочной охоты не удалось избежать. Охрана как рояли в кустах, того и гляди, случайно трофеями станут. И об этом шутили. Как чёрт из табакерки выпрыгнула медицина, когда Директор оступился и слегка подвернул ногу.

– А давление то причём?
– удивился Директор.

– У вас своя работа, у нас своя работа. Не мешайте.
– без обиняков ответила молодая женщина врач, которую раньше Директор не встречал среди персонала, допущенного к здоровью важных персон.
– Вам нужно обследоваться. В последний раз вы это делали, забыли когда.