Зачем богу дьявол к 2
Шрифт:
– Ты лучше бороду отпусти, тогда я точно тебя брошу, а для неё сойдёшь.
Увы, королевским гостеприимством воспользоваться не пришлось. Грозный блокпост выглядел по-детски беспомощно: или защитники сдались без боя и были тут же расстреляны, или стали жертвами предательства. О сопротивлении в посёлке остаётся только гадать: даже если оно и было, то успеха не имело. Нападающие явно ставили своей целью истребление, а не захват и грабёж. Посёлок выгорел дотла ещё ночью: руины дымились, гореть уже было нечему. Это сделали не бандиты, и не кресты. Это сделали свои и вряд ли они возьмут на себя сомнительную честь объявить об этом, раз поторопились убраться с места преступления. Николай не сомневался - это властная, междоусобная разборка.
На как бы старинные
***
По своим внутренним меркам Директор запил. Окружающие заметили, что он стал выпивать во время работы сам с собой, чего раньше никогда не случалось, но только и всего. Пьяный Директор? Это невозможно представить. Рюмка-другая - это для здоровья. И для работы полезно: придираться стал меньше, не загружался подробностями, оставляя их на откуп исполнителей. Кто осмелится сказать, что Директор потерял интерес к работе? А именно так, но с уточнением - потерял интерес к своему образу жизни, в которой последнее время ничего кроме работы не было. Какой-то другой образ жизни Директор представить уже не мог.
Усталость? Одиночество? Пожалуй... Но, память! Как из небытия возвращались образы прошлого. Иногда из очень далёкого и в мельчайших деталях, словно только стали нестираемым фактом судьбы. Реальность уступала яркости, многогранности и физической ощутимости воспоминаний, в сравнении с ними выглядела серой, стёртой. Участники пустяковых эпизодов прошлого теперь вряд ли даже вспомнят, если их об этом спросить. Возможно, у них свои "пустяки", о которых Директор не вспомнит, хоть убей.
Всё, на что не обратил внимания когда-то, или понял, как понял, а на самом деле ошибался, мельчайшие нюансы по прошествии многих лет проступали с беспощадной отчётливостью. Мучительное эхо прошлого. Однажды в юности Директор очень обидел отца, наговорил ему разные глупости жестоко уверенный в своей правоте. Но только теперь увидел то, чего не увидел тогда - глаза. Отец плакал без слез. Он очень любил сына. Тогда эта любовь казалась Директору тиранической, но это не так. В семейной копилке историй рассказ о том, как отец повёл первоклассника сына к зубному врачу, и сам чуть не умер у дверей кабинета, переживая на себе лечебную процедуру. Он никогда не поднял руку на сына, хотя необходимость выпороть бывала. За дело бралась мама, но не больно и почему-то совсем не унизительно. Вечная хлопотунья, она и отца называла ребёнком. Директор вырос в атмосфере любви и в уважения к своей формировавшейся личности, но тогда нисколько не ценил это. Так мы не ценим воздух, которым дышим, до тех пока не начнём задыхаться из-за его недостатка.
Отец болезненно переживал ломку иллюзий сына, когда тот поступил в военное училище, как быстро выяснилось, из романтических побуждений, и готов был пойти на попятную из-за царящей там несправедливости, презрения к личной индивидуальности ради торжества коллективной морали.
– Если общественность потребует, чтобы я ел дерьмо, потому что это правильно, я буду есть.
– сказал отец впавшему в состояние чрезмерной рефлексии сыну: - Общественность - это безжалостное чудовище. А у меня есть ты и мама. Вы мои принципы. Остальное чепуха. Если ты думаешь, что есть другие занятия, которые избавят тебя от такого выбора, то ты ошибаешься.
Через много лет, уже в броне всепобеждающего цинизма, вооружённый государственными полномочиями уничтожать препятствия на пути в светлое патриотическое будущее, Директор по службе пересёкся с незабываемым человеком. Максим Степанович Круглов - мировое светило психиатрии, живая легенда из времён эпохально вялотекущей шизофрении. Он уже был крепко в возрасте, имел пристрастие к лёгким наркотикам и совершенно от этого не страдал.
В руках государства карательным может стать что угодно: Конституция, право, общественное мнение, а уж о психиатрии и говорить нечего - вот уж где чёрт ногу сломает! В Несчастной стране
– Некоторым людям достаточно быть самими собой, чтобы выглядеть как сумасшедшие.
– сказал Максим Степанович о пациенте, к которому его пригласили от имени службы, что само по себе достаточный намёк для умного, умудрённого жизнью человека: - Все мы немного не в себе. К его фантазиям можно относиться по-разному - вопрос вкуса. Нервная система крайне истощена. Это плохо. Но психически он здоров. Безумие не в словах, оно оставляет много других следов. В данном случае, ничего это нет. Ничего! Ему отдохнуть немого и можно в космос запускать.
Максим Степанович прекрасно понимал, что его пригласили для постановки другого диагноза. Он не скрывал этого, насмешливо глядя на Директора, своим видом приглашая - ваш ход? В глухие времена социалистической реальности Максим Степанович подписывал угодные властям диагнозы, как автографы раздавал. Можно начать с напоминания об этом. Но теперь не тогда. Подчиняться теперешней власти куда как более зазорно и ничем не оправдано.
– А галлюцинации?
– не теряя надежды на лояльность психиатра, спросил Директор.
– Вы вместе с ним галлюцинировали?
– ответил вопросом Максим Степанович, недовольный тем, что собеседник вторгается на чуждую ему профессионально территорию.
– Есть заключение врачей...
– пояснил Директор, оставив без внимания раздражение психиатра.
– Зачем вы меня позвали, если у вас есть заключение врачей?
– возмутился Максим Степанович.
– А я тогда кто?
– Между прочим, среди них есть ваши ученики...
– не нашёл ничего лучшего для оправдания Директор.
– Мне не пришлось учить их подличать, уверяю!
– тон Максима Степановича стал насмешливым: - Система воспитала! Измельчал народ. То, что раньше делали за страх, сейчас делают "за выслужиться", а то, что раньше и за страх не заставишь, теперь сами предлагают.
– Я не знаю, где вы увидели Систему. Я вижу хаос и деградацию.
– откровенно на дерзкую откровенность ответил Директор.
– Да вы не так безнадёжны, как выглядите!
– удивился Максим Степанович и окинул собеседника профессионально оценивающим взглядом.
– Знаете, что... Если вы захотите увидеть действительно сумасшедших, тогда я к вашим услугам.
Директор проявил любознательность. Так у них завязались сначала приятельские, а потом и доверительные отношения. Настолько доверительные, что они, бывало, компанейски куривали гашиш.
– Глупости!
– успокаивал Максим Степанович.
– В вашем возрасте и при вашей профессии к этому не привыкают. О вот опиум не советую, хотя если изредка, то для здоровья полезно.
Максима Максимовича мучили образы прошлого. Это не обычные воспоминания. Воспоминания ложны. Их можно человеку внедрить. Эта технология известна давно, так давно, что даже не верится. Директор считал её одним из множества этически сомнительных достижений современной науки. Оказалось, что подмена прошлого, это частный случай из уходящей корнями в пучину тысячелетий практики управления сознанием человека. Более того, вероятно, жрецы в древности добивались более устойчивого результата, чем их современные научные коллеги. Неконтролируемые образы прошлого побивали внедрённые воспоминания, вдруг появляясь неизвестно откуда и неизвестно почему. Максим Степанович считал их проявлениями загадочного, не поддающегося определению феномена совести. Даже без внешней злонамеренности человек склонен сочинять своё прошлое и на это есть множество причин. Прежде всего, это психологическая защита от разрушающей сознание реальности, о которой, кстати говоря, известно лишь, что она, вероятно, существует.