Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Познанский Николай Федорович

„Quand J'esus portait sa croix, survint un juif nomm'e Marc-Antoine, qui lui dit: „J'esus tu trembles“. J'esus lui r'epondit: „Non, je ne tremble ni ne frissonne, et celui qui prononcera ces paroles dans son coeur, n’aura jamais ni fi`evre, ni frisson: Dieu a command'e aux fi`evres tertresses; fi`evre quarte, fi`evre infermittente, fi`evre puer-pu'erale, de se retirer du corps de cette personne. J'esus, Marie, J'esus“¹).

Заговоръ читается до и посл восхода солнца. Знаютъ такіе заговоры и англичане.

When our Saviour Jesus Christ Saw the Croos where on he was to be Crusified his bodey shaked the Juse said unto him shure you have got the Ague Jesus ancered and said wosoever beleveth in me and wereth these wordes shall never have the ague nor fever Amen Amen Amen †²).

Тотъ

же мотивъ встрчается и въ нашихъ заговорахъ, хотя и въ нсколько измненномъ вид. Такъ, одна молитва отъ трясавицъ начинается:

„Во святую и великую пятницу, егда распяша жидове

310

Господа нашего І. Хр. С. Б., онъ же на крест висяще и дрожаше, а жидове у креста Господня стояще и мучаху Господа рекоща Іисусу: „что дрожиши“, Іисусъ же рече имъ: — дрожу ради великія немощи, студеныя стрясавицы. — Іисусъ же Христосъ моляся ко Отцу своему глаголя: — Отче, молю тя о всхъ людяхъ страсть мою поминающихъ и сею болезнію страждущихъ, избави ихъ отъ тоя, и сію мою молитву кто при себ носяще отъ всхъ трясавицъ, да будетъ больнымъ Іисусъ исцленіе, гршнымъ спасеніе, немощнымъ избавленіе…“¹). Еще большее измненіе молитвы находимъ въ Малороссіи. „У недлю рано, якъ сонце сходило, Христа до Ратуша приведено. Стали ёго вязати и въ стовпа мордовати. Стоить Жидъ, трясетьця. „Чого ты, жиде, боисься?“ — „Я не боюсь, только въ мене руки и ноги трясутьця. Царь Давыдъ позаганявъ Иродовы дочки въ каменни горы, ставъ ихъ каменовати и печатовати. Хто те можеть знати, одъ нын и до вку у него не можеть вона бувати“²). Изъ русскихъ редакцій видно и то, почему чешская редакція начинается словами -

…R'ano, r'ano ran'icko

а также, почему обрядъ пріуроченъ къ Великой пятниц. Въ „Великую пятницу“, „рано, якъ сонце сходило“ происходитъ описываемое событіе. Слдовательно, начало чешскаго стиха вовсе не является остаткомъ запва „на ранило“, a пріуроченіе обряда къ весн не свидтельствуетъ о принадлежности его къ весеннимъ обрядамъ. Оно согласуется въ этомъ случа съ церковнымъ преданіемъ.

Кром такого взаимодйствія между пснями и заговорами существуетъ между ними тсное родство съ точки зрнія самыхъ пріемовъ творчества и результатовъ ихъ. Отмчу три главныхъ точки соприкосновенія: 1) слово на первыхъ ступеняхъ служитъ боле нагляднымъ выраженіемъ смысла обряда, 2) псня принимаетъ видъ пожеланія, выраженнаго въ форм сравненія, и произносится съ цлью вызвать желанное, 3) оправданіе обряда миомъ (какъ въ заговор, такъ и въ псн дйствующія лица

311

святые). Разница почти всегда замчается въ томъ, что въ псняхъ-заклінаніяхъ лирическій элементъ беретъ верхъ надъ эпическимъ. О причин такого явленія было уже говорено. Въ виду того, что обрядовая псня давно уже утратила свой первоначальный видъ, подверглась сложнымъ перерожденіямъ, трудно будетъ подыскать примры, подтверждающіе вразъ вс 3 положенія. Чаще всего неясности касаются третьяго пункта.

Начнемъ съ псенъ, сопровождающихъ обрядъ заклинанія дождя, сходный у всхъ почти европейскихъ народовъ. Изслдовалъ его магическій характеръ Фрэзеръ, потомъ Аничковъ. Суть обряда сводится къ обливанію водой убраннаго въ зелень человка. Врне даже — обливанію зелени, что изображало орашеніе ея дождемъ. Человкъ убираться зеленью сталъ уже после. У венгерскихъ румынъ во время засухи женщины убираютъ цвтами двочку и ходятъ съ ней по деревне. При этомъ двочку поливаютъ (arroser — обрызгиваютъ!) водой и поютъ. Вотъ французскій переводъ псни:

,Que la pluie tombe

Et nous mouille de pied en cap,Que du talon elle s’en aille dans la terre,De la terre dans les sources,Ruine de la terre dess'ech'ee,Que la pluie tombe 1 ).

Псня интересна тмъ, что все ея содержаніе взято изъ наличнаго обряда. Конечно, формы пожеланія обрядъ не могъ дать; но въ сущности вдь и обрядъ выражаетъ пожеланіе уже тмъ самымь, что онъ совершается съ опредленною цлью. Что показываетъ обрядъ? Онъ показываетъ, какъ дождь мочитъ человка, какъ вода течетъ съ головы къ пяткамъ, съ пятокъ въ землю, собирается въ ручейки и разрыхляетъ изсохшую землю. Совершенно то же самое говорится и въ псн — и ничего больше. Полнйшій параллелизмъ между словомъ и дйствіемъ, явленіе

312

— характерное для заговора,

не утратившаго еще органической связи съ магическимъ обрядомъ. Въ то же время содержаніе псни указываетъ на ея боле поздне происхожденіе сравнительно съ обрядомъ заклинанія дождя. Въ псн не наблюдается никакихъ наслоеній, происшедшихъ подъ вліяніемъ перемны понятій участниковъ обряда. Равно нтъ никакихъ наростовъ, если не считать за таковой растянутость текста. Она прямо выросла изъ обряда. Но самъ-то обрядъ до того времени, какъ изъ него родилась данная псня, уже пережилъ длинную исторію. Слдить за ней здсь я не буду, потому что главная цль работы — изслдованіе заговора, заклинанія, а не обряда. Но все-таки укажу на то, что первоначальное орашеніе зелени обратилось въ обливаніе человка. Возникновеніе приведенной выше псни относится именно къ послдней стадіи. На это указываетъ отсутствіе въ псн упоминанія о зелени. Упоминается только человкъ. Но, что обрядъ произошелъ изъ первоначальнаго орашенія зелени, на это указываетъ та подробность, что двочка, обливаемая водой, коронуется цвтами. Одну изъ переходныхъ ступеней обряда между орашеніемъ зелени и обливаніемъ человка находимъ у сербовъ. Тамъ двушка, которую обливаютъ, раздвается до-нага и покрывается только зелеными втками и листьями¹). Другая румынская псня, связанная съ тмъ же обрядомъ, хотя и представляетъ по форм пожеланіе, выраженное въ форм сравненія, но уже утеряла органическую связь съ обрядомъ. Въ ней поется:

„Какъ теперь текутъ слезы, такъ пусть потечетъ и дождь, какъ рка… пусть наполнятся канавы, пусть станетъ рости всякая зелень и всякая трава“²).

Еще одна псня:

Мы идемо преко селаА облаци преко неба,А ми бржи, облак бржи,Облаци нашъ претекоше,Жито, вино поросише.

313

Аничковъ по поводу нея замчаетъ: „Эта псня составляетъ по своей форм самый чистый типъ псеннаго заклинанія, какой мн до сихъ поръ встртился. Здсь вполн ясно чувствуется та вра въ магическую силу слова, на которой основано всякое заклинаніе“¹). Что она сравнительно чистый типъ псеннаго заклинанія, это, пожалуй, и врно. Но неврно то, что, будто бы, она ясно представляетъ вру въ магическую силу слова. Дйствительно, она представляетъ вру въ магическую силу, но не слова, а обряда. Вдь въ псн говорится, что облако подходитъ не по мр того, какъ поется псня, а по мр того, какъ подходитъ толпа участниковъ обряда, заклинающихъ дождь, изображая его кропленіемъ и обливаніемъ. Въ данномъ случа толпа приравнивается къ дожденосному облаку. Опять первоначальная магическая сила не въ слов, а въ дл. Съ теченіемъ времени заклинательныя псни на дождь обратились въ молитвы-псни. Такова, напримръ, псня:

Молимо се вишнем Богу Да удари росна киша…²).

Теперь перейдемъ къ другому обряду — опахиванію. Опахиваніе чаще всего совершается во время эпидемій. Смыслъ его — обведеніе магическаго круга; пріемъ, знакомый намъ уже по оберегамъ. Пріемъ этотъ извстенъ былъ и древнимъ римлянамъ, опахивавшимъ города, извстенъ на Запад, широко практиковался и кое-гд все еще практикуется и у насъ. У насъ существуютъ и псни, спеціально относящіяся къ обряду. Обрядъ совершается ночью; въ немъ принимаютъ участіе одн женщины. Соху тянетъ обыкновенно или вдова, или беременная женщина, или старуха. Вся сила въ дйствіи, а не въ псняхъ. Это видно уже изъ того, что обрядъ иногда совершается въ глубокомъ молчаніи³). Магическій кругъ мшаетъ проникновенію въ деревню болзни, которая обыкновенно представляется въ вид живого существа, иногда человка. Но, чтобы случайно

314

еще во время опахиванія она не попала въ кругъ, стараются ее въ это время отогнать. Для этого вооружаются косами, серпами, кочергами и т. п. и размахиваютъ ими¹). Если попадется во время процессіи какое-нибудь живое существо, его убиваютъ (иногда даже человка), полагая, что болзнь, спасаясь, приняла видъ животнаго²). Иногда во время обхода кричатъ: „зарублю! заску“³)!. Подобные угрожающіе крики вмст съ описаніемъ обряда и послужили началомъ заклинаній. Поповъ сообщаетъ слдующую псню, поющуюся при опахиваніи отъ холеры.