Закаленные крылья

Симеонов Симеон

–  А вы, товарищ Симеонов, что можете сказать?

–  Товарищи!
– взволнованно начал я.
– Выскажусь по вопросу, который здесь никем не затрагивался. Буду говорить, как летчик. Есть причины гибели Стефана Ангелова. Всегда в подобных случаях есть причины. Добросовестное расследование могло бы их обнаружить.

–  Я их указал!
– вскипел инспектор.

–  Вы их обошли молчанием! Вы не были заинтересованы в том, чтобы раскрыть подлинные причины.

–  Это глупости!

–  Нет, не глупости. Вы приехали на аэродром в М., но не пожелали даже встретиться и поговорить со мной.

–  У меня на это есть свои соображения, и я не обязан…

–  Да, сейчас вы откровенны. У вас действительно

есть свои соображения. Вы не хотели встречаться со [119] мной, ибо боялись, что я, быть может, знаю о вашей встрече со Стефаном Ангеловым. Вы пытались свалить на меня все грехи, чтобы запугать меня и чтобы я начал спасать собственную шкуру, забыв о Стефане. Нет, товарищ инспектор, что бы со мной ни произошло, я не смогу забыть своего самого близкого друга. Сейчас он мог бы быть среди нас, если бы перед полетом не оказался морально травмирован. Вот в чем причина! В воздухе летчику надлежит быть предельно спокойным, способным размышлять хладнокровно! Это азбучная истина. Вы сделали так, что майор Ангелов нарушил это золотое правило, и он погиб. Вот как обстоит дело, товарищи. Я сам узнал об этом от Стефана за день до катастрофы. Никогда я не видел, чтобы этот волевой человек плакал, но в тот день он не смог скрыть слез. За день до несчастного случая инспектор, допрашивая его, целых десять часов продержал Ангелова в своем кабинете и при этом не предложил ему даже присесть. От инспектора Стефан, буквально сломленный, приехал прямо ко мне.

Наступила короткая мучительная пауза.

Председательствующий обратился к инспектору:

–  Это дополнительный материал для расследования. Что вы скажете по этому вопросу?

–  Одно нельзя смешивать с другим!
– задыхаясь, ответил инспектор.

–  Выходит, что мы можем говорить неделю, месяц и так и не докопаться до истины. Симеонов, можете ли вы сказать еще что-нибудь?

У меня напряглись все мышцы. Челюсти словно парализовало, и я испугался, что никогда не смогу их разжать. Я вцепился пальцами в края тяжелого дубового стола, будто готовился его поднять.

–  Скажу. Правда, расследование не дало никакого фактического материала, но в этом виновен тот, кто вел следствие. Совершенно очевидно, что он больше всего старался выгородить себя.

–  Это поклеп!
– крикнул инспектор.
– Факты остаются фактами, и вы задумайтесь над ними! Я хотел помочь вам опомниться. Не ждите никакой пользы от медвежьей услуги, оказываемой вашими покровителями. Не сваливайте на другого свою вину! Вы еще очень молоды, и подобное поведение не делает вам чести! [120]

–  Товарищ инспектор! О какой вине идет речь, почему вы все еще пытаетесь вводить всех в заблуждение?

–  Как вы смеете так разговаривать со мной?!
– закричал инспектор.

–  Смею, потому что вы убили Стефана Ангелова!

Инспектор изо всех сил ударил кулаком по столу. Послышался оглушительный треск, а потом наступила тишина. Председательствующий проявил благоразумие. Он поспешил закрыть заседание.

Вскоре на аэродром в М. снова прибыл генерал Зимин. Случилось так, что он попал прямо на занятия. А когда они закончились, он подошел поздравить летчиков.

–  Как я убедился, мои советы сделали доброе дело. Вижу перед собой первоклассных летчиков. Вашей подготовке могут позавидовать многие наши летчики.

–  Товарищ генерал, ваши советы причинили нам немало беспокойства, но - и это главное - помогли добиться больших успехов в боевой подготовке.

–  Как это так? Кто-то усомнился в советской методике?

–  Это длинная история.

–  Рассказывайте! Рассказывайте!

Выслушав меня, генерал Зимин горестно произнес:

–  Очень неприглядная история! Но такие летчики - золотой фонд нашей авиации, и время не властно вычеркнуть их из нашей памяти.

* * *

В

результате всех этих перипетий я пришел к выводу, что в тяжелые минуты всегда нужно искать опору в коллективе.

Я всегда считал, что, каким бы ни был командир, чем выше его ранг, служебное и общественное положение, тем больше он должен общаться с людьми и искать в них опору. А чем своевременнее я обращался за помощью в политорганы и партийные организации, тем успешнее, увереннее и безболезненнее удавалось оздоровить обстановку и залечить раны. И снова мы продвигались вперед - шаг за шагом, полет за полетом. Этого требовала от нас партия и наша славная, очень тяжелая, но всегда заманчивая и целиком захватывающая человека профессия - профессия военного летчика. [121]

Часть третья. Тревожные ночи

1

Однажды осенью 1952 года в М. доставили экскаватор, и с его помощью в короткое время был вырыт глубокий котлован. Потом в котлован поставили один из тех огромных ящиков, в которых к нам прибывали реактивные самолеты. Строительство велось под личным наблюдением командира соединения. Создавалось впечатление, что вершится нечто очень важное. Весь ящик поместился в котловане, сверху его засыпали землей, и, если бы летчики не видели экскаватора, они даже не заподозрили бы, что под землей оборудовано целое помещение. Туда принесли печку, вывели наружу трубу и, разумеется, опробовали, есть ли тяга. Печка работала безупречно, но летчики, наблюдавшие за устройством этого помещения, скептически покачивали головой. Они знали, что в первую же неделю доски ящика пропитаются влагой и, сколько ни благоустраивай помещение, оно никогда не станет похожим на жилое. Летчики уже догадывались о его предназначении и окрестили землянкой, хотя полагалось называть его домом дежурного подразделения.

В тот же день я вызвал к себе в кабинет капитанов Савву Нецова и Виктора Атанасова. Мне не понадобилось объяснять им смысл того, что они оба уже видели собственными глазами. Я просто хотел зачитать им приказ командования, к выполнению которого они должны приступить.

–  Сегодня ночью вы заступите на боевое дежурство! [122]

–  Ясно, товарищ полковник!-улыбнулся Савва.
– Мы уже успели рассмотреть свое будущее жилище. Оно не очень удобное, но… вытерпим как-нибудь. Чем-то напоминает военную обстановку.

–  Войны нет, - перебил я, - но для нас она все равно что началась. Возможно, уже этой ночью вам придется вести бой. У нас есть сведения, что вражеские самолеты нарушают границы воздушного пространства нашей страны. Их нужно будет уничтожать.

–  Значит, это война, необъявленная война!
– не уступал Нецов.
– И следует признать, что они не глупы: знают, когда нас провоцировать.

Я делал вид, что хочу вести откровенный разговор, ну а Савва - тот охотно принимал всех в собеседники. По характеру это был сдержанный человек, но если дело принимало серьезный оборот, он воспламенялся. Внешне Савва напоминал массивную бронзовую статую и невольно этим вызывал к себе уважение. Когда-то, еще в военном училище, курсанты не сразу приняли его в свою среду, потому что он был родом из Софии, а софийцы, по их мнению, должны становиться артистами, писателями, журналистами. А Савва, кстати, имел артистические наклонности и, опять же по их мнению, вместо того чтобы жить себе в свое удовольствие, зачем-то пошел по трудному пути летчика. Так думали многие еще год назад. Но софиец оказался двужильным и более выносливым, чем многие крестьянские парни.