Закаленные крылья
Шрифт:
– Что войны не будет - это ясно. Но для нас она все же началась.
– А я вот как понимаю все это, - вмешивался Содев.
– Раз империалисты начали эту кампанию, то они от нее не скоро откажутся. Годами будут поддерживать эту напряженную обстановку.
– И мы будем киснуть здесь, в этой землянке, пока не состаримся?
– удивился Семко Цветанов.
– Что за подлость! Эти гады ровным счетом ничего не понимают в правилах хорошего тона! [138]
Летчики рассмеялись.
– В этом нет ничего смешного!
– продолжал Семко.
– Как посмотрю на вас,
– Ну а мы вот женаты, так что толку?
– подхватил кто-то в шутку.
– Спим в этой дыре, а наши жены могут и заскучать на мягких перинах.
– Да будет вам! Им тоже не сладко. Не каждая женщина способна быть женой летчика!
– прервал его Содев.
– Мы не имеем права обижать их подозрениями. Наши жены не какие-нибудь ветреные особы. Итак, товарищи, вернемся к нашей теме. Империалисты в настоящий момент пытаются прощупать нас со всех сторон, и, если мы не проявим твердости, они, потеряв рассудок, могут пойти на авантюру. Вот почему, на мой взгляд, сейчас от нас, летчиков, больше всего зависит сохранение мира. Если мы будем начеку, у них пропадет всякая охота начинать войну.
– Так-то оно так… - соглашались все.
– Товарищи!
– поднялся со своего места Семко Цветанов.
– Хочу разъяснить. Когда я сказал, что мы здесь киснем, то вовсе не собирался пугать людей. Разумеется, киснуть никому не нравится, но у летчиков такой характер: чуть их затронь - и они сразу же вспыхивают как порох. А вы представьте себе, что будет, если господа империалисты попытаются досаждать нам в течение ряда лет. Да мы же станем беспощадными в своей ярости и ненависти, и я не завидую тем, кто попадет к нам на мушку!
Семко Цветанов все чаще засиживался в землянке. А раз он оказывался там, то около него всегда поднимался шум и велись горячие споры. Опытный летчик и командир, он ложился спать и вставал с одной только мыслью: как бы сбить вражеский самолет? Он имел привычку, стоя в землянке во весь рост, размахивать руками и пристально наблюдать за ними. Одной рукой он изображал наш самолет, а другой - вражеский. Раскрытая ладонь то взлетала высоко вверх, то резко опускалась вниз, и воображаемый противник словно бы попадал в капкан, из которого ему уже не вырваться.
– Значит, товарищи, именно так надо сбивать этого слабака, и нечего бояться, что он летает лучше вас. Делаете [139] резкий вираж… - Его ладонь снова взвилась вверх, но при этом он так сильно ударил по трубе печки, что тотчас же перед изумленными взглядами собравшихся вокруг него летчиков что-то упало с потолка.
– Эх ты, Семко, всю печку разворотил!
– рассмеялся Содев, за минуту перед этим вошедший в землянку.
– Если ты так же удачно будешь сбивать и самолеты, то больше ни один не посмеет появиться здесь!
В землянке все рассмеялись.
– Товарищи, ну чего вы ждете?!
– крикнул Варбанов.
– Ведь землянка загорится, и мы сгорим в ней, как мыши!
Из печки вырывались большие языки пламени. Тесное помещение наполнилось дымом, и все стали чихать и кашлять.
–
– вмешался Содев.
– Есть, только очень мало.
– Тогда вынесем печку отсюда!
Два человека взялись за ножки печки. Помогли и другие, все еще смеясь и имитируя «атаку» Цветанова.
Правы оказались летчики, утверждавшие, что Д. находится далеко от границы и потому нарушители не посмеют появиться над нашим аэродромом.
Тревогу здесь объявляли редко, но боевых дежурств никто не отменял. Наступила холодная, настоящая северная, зима, землянку совсем занесло снегом, и людям пришлось пройти через много испытаний. Метели бушевали иногда целыми неделями. С помощью специальных машин мы расчищали взлетную полосу, но через час-два снег снова заносил ее. Больше всего доставалось летчикам, по очереди дежурившим в самолетах. Это были все одни и те же люди, и им надоело уже отсчитывать дни, недели. Всегда невыспавшиеся, лишенные самых элементарных удобств, они становились молчаливыми и необщительными. От постоянного пребывания на морозе лица у них обветрились. А ко всему прочему ночью в землянку пробирались крысы. Летчики уничтожали их, но избавиться от этой напасти никак не могли. Крысы искали тепла и спасения от голода. Когда усталость и желание спать брали свое, летчики переставали обращать внимание на своих нахальных гостей, а те только того и ждали. Они отыскивали остатки пищи, своими острыми зубами рвали на куски все, что попадется. [140]
Однажды Иван Борисов с ужасом обнаружил, что крысы отгрызли кончики его ушей. Он так рассвирепел и так ругался, словно имел дело со своими смертельными врагами. А его коллеги нашли, что подвернулся повод немного позабавиться.
– Да мне теперь стыдно перед людьми показаться!
– кричал Борисов.
– Это еще почему?
– захлебывался от смеха Семко Цветанов.
– Именно теперь ты еще больше будешь нравиться женщинам. Как только они узнают, что у тебя такое вкусное мясо, просто не представляю себе, браток, как ты сможешь от них отбиваться…
– Ну как вы можете над этим шутить, товарищи? Как же я теперь буду жить с такими ушами?
– Не злись, Иван!-продолжал смеяться Варбанов.
– Уши - это мелочь. Если бы они тебе откусили нос, вот был бы ужас!
– Врачи ему пришили бы резиновый!
– не успокаивались шутники.
Летчики продолжали шуметь и смеяться. Смех снова сделал их здоровыми и сильными. Да и сам Иван Борисов начал подшучивать над собой. Он строил рожицы перед карманным зеркальцем, вертел головой и напевал.
– В таком виде я, пожалуй, интереснее. Есть инвалиды без ног, без рук, но инвалидов без ушей еще не бывало. Я единственный.
Все же на следующее ночное дежурство Борисов принес откуда-то специальную крысоловку и установил ее в углу.
– Если попадется хоть одна крыса, она дорого поплатится!
– пригрозил он.
Утром, когда летчики проснулись, они начали осматривать друг друга, чтобы убедиться, что больше никто не пострадал. Теперь для Ивана Борисова наступил час мщения. Он приплясывал вокруг Варбанова и кричал: