Заклинатель ордена Линшань. Новые пути. Книга 2

Архангельская Мария Владимировна

И, снова на мгновение забыв, что перед ним принц и будущий император, Линьсюань от души хлопнул Гусуня по плечу и вскочил на меч.

— Берегите себя! — донеслось снизу, когда он уже взлетал над двором.

*Согласно буддистским представлениям — признаки выдающегося человека.

**Чжан Цзюлин (673–740 гг.)

* * *

Оказалось, что двое из друзей Ань Чэнши живут совсем рядом — один в поместье рядом с Инчжоу, второй в соседнем городе в паре дней пути. Всё повторилось: вытаращенные глаза, предъявление доказательств, попытка повалиться в ноги. На этот раз удавшаяся, останавливать бывших сановников никто не стал. Сановников не первого ряда,

хотя и достаточно высокопоставленных: никто из них не знал покойного императора так близко, как Ань Чэнши. Господин Тоу Леи когда-то заведовал Строительным управлением, господин Ван Шэнтао был учёным-книжником в училище, где обучались отпрыски высшей знати. И всё же это были чиновники четвёртого и пятого рангов, регулярно бывавшие на аудиенциях у его величества, вращавшиеся в придворных кругах, а потому знавшие дворцовую жизнь досконально.

— Как жаль, что ваша няня не дожила до этого дня! — господин Ван качал головой, в его глаза блестели настоящие слёзы. — Я знал госпожу Лао, она прислуживала ещё матушке вашего высочества. Достойнейшая была женщина. И вас она любила как родного сына, с рук не спускала, когда её величество была вынуждена оставлять вас, чтобы исполнить свои обязанности императрицы. Увидеть вас ещё хотя бы раз было бы для неё великим утешением!

Гусунь кивал, чувствуя неловкость за свою шёлковую одежду, украшенный лазуритом пояс и серебряный гуань, которыми его щедро снабдил гостеприимный хозяин. Пользоваться распахнутыми для него чужими сундуками было неловко и непривычно, и всё же юноша не удержался от искушения предстать перед отцовскими слугами в подобающем виде, а говоря по чести — пустить пыль в глаза. Но изношенный халат господина Вана слишком очевидно свидетельствовал о бедственном положении, в котором ныне пребывал его хозяин. Господин Тоу выглядел получше, во всяком случае, на его одеянии не было видно залатанных мест, а с пояса даже свисала зеленоватая нефритовая подвеска. И всё же ничто не выдавало в этом человеке, выглядевшим как помещик средней руки, бывшего царедворца. Кичиться рядом с ними богатством, тем более не своим, было явно неуместно.

Но, наверное, надо привыкать? В конце концов, он ведь действительно принц. Это нормально — когда подданные отдают своему сюзерену хотя бы и последнее. Он стоит выше других, ему будут кланяться, будут заслонять собой от опасности, будут считать за честь принять у себя, не считаясь ни с какими расходами и неудобствами. И надо учиться всё это принимать. Из сына слуги, обычного внешнего ученика, рядового приграничного гарнизона он в одночастье стал…

А кем он стал? Гусунь со злостью наподдал носком сапога кучку опавших листьев. Те с шорохом разлетелись. Ань Чэнши покачал своей седой головой, когда Гусунь объявил, что хочет в одиночестве поохотиться в лесу на склоне горы, но отговаривать не стал. На самом деле юноше просто требовалось побыть одному и подумать. А охотиться он всё равно толком не умел. Да, его учили стрелять из лука, учили на совесть, но никто и никогда не показывал ему, как выслеживать дичь. Зачем это сыну кухарки?

Именно так Гусунь себя по-прежнему и ощущал: сыном кухарки. Умом он верил во всё, что ему рассказали, и всё равно казался самому себе самозванцем. Возможно, это пройдёт со временем. Он мечтал вырваться со дна, подняться из мрачной долины прямо к синим облакам, но уж слишком резко и неожиданно всё произошло. И теперь у него есть аж целых трое подданных. Старый евнух и два учёных человека. Они, правда, обещают, что скоро их станет ещё больше, ещё не все письма дошли, ещё не все адресаты приехали. И всё равно кучка бывших чиновников явно не та сила, с которой можно завоевать мир.

— Не беспокойтесь, ваше высочество, — сказал ему сегодня утром господин Тоу. — Заклинатели думают, что вырвали все зубы и когти у тигра, но даже они не могут углядеть за всем. Найдутся

и деньги, и оружие, и храбрецы, готовые за него взяться. Нам недоставало лишь счастливого случая, но мы верили, что даже если ваше высочество погибли, рано или поздно Небо обратит на нас благосклонный взор и вручит свой Мандат достойному. Мы были готовы поддержать его в любой момент.

Звучало многообещающе, но Гусунь почему-то ощутил себя ещё более неуверенно. Мастер Хэн притащил его сюда, как поклажу, и отправился по своим делам, перекинув тем, кто повезёт новоявленного принца дальше. А сам Гусунь? Сможет он теперь когда-либо что-нибудь сделать своей волей, или так и будет позволять себя везти, довольствуясь ролью пассажира в чужой повозке?

Все вокруг него знали, что делать, и были готовы. И только он один совершенно не представлял, за что схватиться, куда ступить и даже что сказать. Хорош будущий государь. Если ему вообще удастся стать государем и всё не окажется гибельной, бессмысленной авантюрой.

Но, по крайней мере, теперь не придётся отчитываться за пропавшую казённую лошадь, с усмешкой сказал он себе.

Лесная тропинка бежала вниз, перевалив через отрог в соседнюю долину. Гусунь кинул взгляд на небо — уже вторая половина дня. Замечтался… Надо либо сразу же поворачивать обратно и тогда, если поторопиться, можно успеть до темноты на постоялый двор, что советовал господин Ань. Либо начинать искать место для будущего ночлега. В долине наверняка есть деревня, и теперь, когда рядом не будет заклинателя, ночёвка там, вероятно, не опасна.

Деревня действительно оказалась на месте, и, подходя к домикам, Гусунь услышал людей раньше, чем увидел. Источником ора был краснолицый усатый крепыш, распоряжавшийся десятком солдат, что бесцеремонно потрошили дома и амбары с сараями. Очередные сборщики… Гусунь остановился у крайнего дома, с отвращением наблюдая за происходящим. Ладно собрать причитающееся у крестьян, но вещи-то на улицу зачем выкидывать? Или они опять чего-то недоплатили? Тогда можно сказать, что эти сборщики — само милосердие: людей не заковывают, дома не жгут…

Крестьяне, толпившиеся тут же, по большей части угрюмо молчали, но иногда кто-то вскрикивал, когда какая-то вещь билась или ломалась, либо оказывалась закинута на телегу, кто-то всхлипывал, одна из женщин недалеко от Гусуня прижимала к себе отчаянно ревущую девчонку лет трёх-четырёх на вид. Ребёнок, видимо напуганный до истерики, даже не рыдал, а подвывал, но мать не пыталась его успокоить — просто стояла с отрешённым лицом, и когда Гусунь разглядел её выражение, по его спине пробежал холодок.

— А ну, заткни её! Что она у тебя орёт?! — вдруг напустился на женщину красномордый. — Пусть заткнётся, я сказал!

Женщина вздрогнула и прижала к себе девочку ещё крепче. Один из проходивших мимо солдат вдруг развернулся и с силой ударил её тупым концом копья, сбив с ног. Девочка закричала ещё громче, кидаясь к матери, красномордый выругался и шагнул к ним, берясь за висящий на поясе кнут… Но тут на другом конце улице зашумели, отвлекая его от матери и дочери. Там двое солдат вели корову, а за ними бежала пожилая женщина с растрепавшимися полуседыми волосами. Гусунь вздрогнул — вдруг издалека на мгновение показалось, что за солдатами спешит его мать. Женщина, которую он считал своей матерью на протяжении большей части жизни.

Конечно, этого не могло быть, матушка уже несколько лет лежит в могиле. Но она тоже рано поседела, и у неё было такое же серое платье, только без заплат… И точно так же она бежала навстречу Гусуню, когда он возвращался после побега с приятелями на рынок, или когда управляющий господина Пуяна собирался отлупить Гусуня за стащенный из сада недозрелый персик…

Сама матушка ни разу не подняла на него руку. Даже когда он вёл себя как непочтительный сын. Раньше Гусунь думал, это потому, что она была очень доброй.