Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Повримъ, если вы ручаетесь за ея справедливость, — замтилъ м-ръ Топманъ.
— Конечно, ручаюсь, и на этомъ условіи разсказываю. Дло вотъ въ чемъ, господа: слыхали ли вы о знаменитомъ дом подъ фирмой: "Бильсонъ и Слюмъ?" Вроятно, не слыхали, потому что его ужъ давнымъ давно нтъ на бломъ свт. Происшествіе, о которомъ разсказывалъ мой дядя, случилось лтъ восемьдесятъ назадъ съ однимъ путешественникомъ изъ этого дома. Это, въ нкоторомъ смысл, будетъ
"Повсть кочующаго торговца",
и старый дядюшка разсказывалъ ее такимъ образомъ:
"Однажды зимою, около пяти часовъ вечера, лишь только начало смеркаться, на Марльборогскихъ лугахъ, по дорог въ Бристоль, можно было видть путешественника, погонявшаго свою усталую лошадь… то есть оно, собственно говоря, его непремнно бы увидли, еслибъ какой-нибудь зрячій человкъ проходилъ или прозжалъ по этому тракту; но погода была такъ дурна, вечеръ до
"Немного на свт мстъ скучне и печальне Марльборогскихъ луговъ, когда на нихъ дуетъ сильный втеръ. Если вдобавокъ присоединить къ этому пасмурный зимній вечеръ, грязную и скользкую дорогу, безпрестанное паденіе крупныхъ капель дождя, и если, господа, ради опыта, вы мысленно подвергнете свои кости вліянію враждебныхъ стихій природы, то нечего и говорить, вы вполн поймете справедливость этого замчанія относительно Марльборогскихъ луговъ.
"Пронзительный втеръ завывалъ и прямо дулъ черезъ дорогу, сообщая дождевымъ потокамъ косвенное направленіе, на подобіе тхъ перекрестныхъ линій, какими въ школахъ украшаются ученическія тетрадки. На минуту онъ смолкалъ, какъ будто истощенный въ своихъ бшеныхъ порывахъ, и вдругъ опять и опять — Ггу-Г-г-гу! — и втеръ снова принялся ревть и свистать по широкому раздолью, по долинамъ, по холмамъ, по равнинамъ, по ущельямъ, собираясь со свжими силами и какъ будто издваясь надъ слабостью бднаго путешественника, промокшаго до костей и проникнутаго судорожною дрожью.
"Гндой рысачокъ, взмыленный и вспненный, поминутно фыркалъ, прядалъ ушами и забрасывалъ свою голову назадъ, выражая, очевидно, неудовольствіе противъ буйства земныхъ стихій; это, однакожъ, не мшало ему трусить довольно врными и ршительными шагами до тхъ поръ, пока новый порывъ втра, неистовый и дикій, не заставлялъ его пріостановиться на нсколько секундъ и глубже водрузить свои ноги въ грязную лужу, вроятно, для того, чтобъ предупредить опасность носиться на крыльяхъ втра по воздушному пространству. Разсчетъ рысака обнаруживалъ въ немъ необыкновенную смтливость умной лошадки: онъ былъ такъ воздушенъ, желтая телжка такъ легка, и Томъ Смартъ настолько безкровенъ, что безъ этой предварительной мры ураганъ неизбжно долженъ былъ бы умчать ихъ на облакахъ за предлы видимаго міра, и тогда… но тогда, вы понимаете, повсть эта не имла бы никакого значенія и смысла.
"— Ну, ну, чортъ меня побери, молодецкая потха! — воскликнулъ Томъ Смартъ, имвшій весьма нелпую привычку вдаваться въ бшеныя клятвы. — Дуй, подувай, раздувай, — и провалиться бы мн сквозь землю!
Вроятно, вы спросите меня, зачмъ Томъ Смартъ выразилъ такое нескромное желаніе провалиться сквозь землю и подвергнуться свирпому дйствію воздушной стихіи: этого я не знаю и, слдовательно, не могу вамъ сказать. Я передаю вамъ изъ іоты въ іоту слова моего стараго дяди, или самого Тома Смарта, — что ршительно одно и то же.
"— Дуй, подувай, раздувай! — воскликнулъ Томъ Смартъ къ очевидному удовольствію своей лошадки, которая на этотъ разъ заржала и встряхнула ушами.
"— Развеселись, Сого! — воскликнулъ Томъ, погладивъ рысачка концомъ своей плети. — Въ такую ночь не разъдемся мы съ тобой; только бы завидть какой-нибудь домишко — и баста: ты въ конюшню, я на боковую. Пошевеливайся, Сого! Чмъ скорй, тмъ лучше.
"Не могу вамъ доложить, понялъ ли гндой рысачекъ сущность увщаній своего хозяина, или онъ собственнымъ умомъ дошелъ до такого заключенія что стоять среди дороги не было ни малйшей выгоды ни для него, ни для желтой телжки, — только онъ вдругъ бросился бжать со всхъ ногъ, и Томъ Смартъ уже не могъ остановить его до той поры, когда онъ по движенію собственной воли своротилъ направо съ большой дороги и остановился передъ воротами придорожнаго трактира, за четверть мили до конца Марльборогскихъ луговъ.
"Томъ Смартъ бросилъ возжи, выскочилъ изъ телжки и окинулъ быстрымъ взглядомъ верхнюю часть придорожнаго трактира. Это было довольно странное зданіе изъ брусьевъ, обложенное тесомъ, съ высокими и узкими окнами, пробитыми на большую дорогу, низенькая дверь съ темнымъ портикомъ вела въ домъ посредствомъ пары крутыхъ ступеней, которыя могли замнить полдюжины мелкихъ ступенекъ новйшаго современнаго фасона. Яркій и веселый огонекъ проглядывалъ изъ за ршетчатыхъ ставень одного окна, между тмъ какъ въ другомъ противоположномъ окн, сначала темномъ, вдругъ засверкало игривое пламя, отражаясь краснымъ заревомъ на опущенной стор. Это могло служить врнымъ доказательствомъ, что въ этомъ дом былъ каминъ,
"Минутъ черезъ пять Томъ Смартъ сидлъ уже въ той самой комнат, гд горло яркое пламя, и притомъ сидлъ передъ каминомъ, съ наслажденіемъ прислушиваясь къ потрескиванью перегоравшихъ углей. Одно уже это обстоятельство способно было распространить живительную отраду въ сердц всякаго разсудительнаго джентльмена, хотя бы онъ промерзъ насквозь до сокровеннйшаго мозга въ своихъ костяхъ; но домашній комфортъ на этотъ разъ обнаружился въ обширнйшихъ размрахъ. Смазливая двушка въ коротенькомъ платьиц, изъ-подъ котораго картинно рисовались чудныя ножки, накрывала на столъ блоснжную скатерть, и въ ту пору, какъ Томъ Смартъ сидлъ передъ ршеткой, спиною къ дверямъ, передъ его глазами въ большомъ зеркал надъ каминной полкой отражалась очаровательная перспектива зеленыхъ бутылокъ съ золотыми ярлычками, разнокалиберныхъ банокъ съ вареньемъ и пикулями, перспектива ветчины, сыра и жареной дичи, распространявшей самый соблазнительный запахъ. Все это могло служить удивительнымъ утшеніемъ для усталаго путешественника; однакожъ, и это было не все. За буфетомъ, передъ круглымъ столикомъ, уставленнымъ чайными чашками, сидла цвтущая вдовушка лтъ сорока съ небольшимъ, очевидно, хозяйка этого дома и главная надзирательница надъ всмъ, что могло служить къ созданію въ немъ покойной жизни. Былъ только одинъ предметъ, омрачавшій прелестную картину: за чаемъ подл вдовушки сидлъ высокій, долговязый мужчина въ сромъ сюртук и свтлыхъ пуговицахъ, съ черными бакенбардами и густыми курчавыми волосами. Это ужъ было не очень хорошо, вы понимаете почему: Томъ Смартъ мигомъ догадался, что долговязый кавалеръ уговоритъ вдову покончить разъ навсегда съ унылыми годами одиночества и провести вмст съ нимъ остатокъ жизни, исполненной всевозможной благодати.
"Надобно вамъ доложить, что Томъ Смартъ былъ по своей природ, смиренъ и кротокъ, какъ овца, и зависть отнюдь не была въ его натур; случилось однакожъ, неизвстно какими судьбами, что долговязый мужчина въ сромъ сюртук съ свтлыми пуговицами расшевелилъ въ его сердц весь запасъ желчи и вызвалъ въ немъ величайшее негодованіе, особенно въ ту пору, когда на зеркальномъ стекл обрисовались несомннные признаки того, что долговязый пользуется благосклонностью цвтущей вдовы. Томъ былъ вообще большой любитель горячаго пунша, — я могу даже сказать — Томъ влюбленъ былъ въ горячій пуншъ съ коньякомъ, водкой или ромомъ, смотря по обстоятельствамъ; поэтому ничего нтъ удивительнаго, если онъ, накормивъ свою лошадку и скушавъ самъ три тарелки разнаго печенья и варенья, изготовленнаго хозяйкой, приказалъ себ, эксперимента ради, подать стаканъ горячаго пунша. Экспериментъ оказался вполн удачнымъ даже сверхъ всякаго ожиданія, по той именно причин, что изъ всхъ предметовъ кухмистерскаго искусства цвтущая вдова наиболе усовершенствовала себя въ приготовленіи горячительныхъ напитковъ. Опорожнивъ влагу едва не съ быстротою молніи, Томъ Смартъ заказалъ другой стаканъ, и это отнюдь не удивитъ васъ, господа, если вы потрудитесь сообразить, что горячій пуншъ, пріятный и сладкій при всхъ ршительно обстоятельствахъ жизни, долженъ былъ показаться очаровательнымъ Тому Смарту, сидвшему въ теплой комнат передъ пылающимъ каминомъ, тогда какъ втеръ неистово бушевалъ и бсновался вокругъ всего дома. Томъ Смартъ, видите ли, праздновалъ, такъ сказать, свою побду надъ буйною стихіей, и по этой-то причин заказалъ себ другой стаканъ горячаго пунша, за которымъ слдовалъ третій, четвертый и такъ дале. Сколько выпилъ онъ всего, я не знаю; но чмъ больше онъ пилъ, тмъ больше косился на долговязаго гостя, и тмъ сильне кипла желчь въ его груди.
"— Безстыдный нахалъ, провалъ его возьми! — думалъ про себя Томъ Смартъ, — какого ему чорта торчать за этимъ буфетомъ? Препасквильная рожа! Неужели y этой вдовы нтъ никакого вкуса насчетъ выбора достойныхъ кавалеровъ?… Скверный анекдотъ!
"Здсь быстрый взоръ Тома Смарта отпрянулъ отъ камина на круглый столъ, и, подозвавъ хозяйку, онъ поспшно заказалъ себ новый стаканъ пунша.
"Должно замтить, господа, что Томъ Смартъ чувствовалъ всегда особенное расположеніе къ трактирной жизни. Уже давно воображеніе его леляло мечту — завести свой собственный трактиръ, стоять за буфетомъ въ широкомъ сюртук и широкихъ штанахъ безъ штрипокъ, запустивъ об руки въ глубокіе карманы. Не разъ ему случалось занимать первыя мста на веселыхъ пирахъ и съ наслажденіемъ думать, что эти пиры могли бы продлиться до безконечности, еслибъ самъ онъ былъ содержателемъ общаго стола. Одаренный отъ природы ораторскимъ талантомъ, онъ могъ бы произносить великолпныя рчи въ присутствіи дорогихъ гостей, воспламеняя ихъ жажду къ заздравнымъ тостамъ. Вс эти мысли, съ быстротою молніи, просверлили голову Тома Смарта, когда онъ допивалъ шестой уже стаканъ, засдая передъ пылающимъ каминомъ. Мудрено-ли, что онъ чувствовалъ справедливое негодованіе при взгляд на долговязаго верзилу, готоваго сдлаться обладателемъ прекраснаго трактира, тогда какъ онъ, Томъ Смартъ, принужденъ будетъ въ его пользу отказаться отъ своего истиннаго призванія.