Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Послушай, душенька…
— Вздоръ, вздоръ, нечего тутъ слушать. — Сэръ, вы не играете въ экарте? — спросила м-съ Поттъ, обращаясь къ молодому спутнику президента.
— Мн будетъ, сударыня, очень пріятно изучить подъ вашимъ руководствомъ эту игру, — отвчалъ м-ръ Винкель.
— Въ такомъ случа потрудитесь поставить къ окну этотъ маленькій столикъ: толки о здшней политик авось не достигнутъ до моихъ ушей, и я буду вамъ очень благодарна.
— Дженни, — сказалъ м-ръ Поттъ служанк, вошедшей со свчами, — сходите въ контору и принесите связку «Синицы» за тысяча восемьсотъ двадцать восьмой
— Я не сомнваюсь въ этомъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
Связка трехсотъ нумеровъ явилась на сцену; президентъ столичнаго клуба и редакторъ провинціальной газеты услись за столъ.
Долго мы рылись въ бумагахъ м-ра Пикквика и даже перечитывали по нскольку разъ каждую страницу, надясь отыскать, по крайней мр, краткое извлеченіе изъ этихъ статей, пропитанныхъ глубокими соображеніями политико-экономическаго свойства; но усилія наши не увнчались вожделннымъ успхомъ: великій человкъ повсюду хранилъ глубочайшее молчаніе относительно статей, принадлежащихъ редактору "Итансвилльской синицы". Не подлежитъ, однакожъ, ни малйшему сомннію, что почтенный президентъ былъ проникнутъ поэтическимъ восторгомъ отъ необыкновенной свжести и живости слога прослушанныхъ имъ статей, и м-ръ Винкель приводитъ положительный фактъ, что глаза м-ра Пикквика, пропитанные и увлажненные избыткомъ удовольствія, были сомкнуты почти во весь этотъ вечеръ.
Докладъ служанки о приготовленномъ ужин прекратилъ игру въ экарте и положилъ конецъ вторичному чтенію лучшихъ мстъ "Итансвилльской Синицы". М-съ Поттъ была, повидимому, въ самомъ игривомъ и веселомъ расположеніи духа. М-ръ Винкель сдлалъ уже весьма значительные успхи въ ея добромъ мнніи, и она объявила ему по секрету, что м-ръ Пикквикъ — "презабавный старикашка": выраженіе фамильярное, которое могли позволить себ весьма немногія особы, коротко знакомыя съ этимъ колоссально-геніальнымъ мужемъ, исчерпавшимъ всю глубину человческой премудрости. Отзывъ м-съ Поттъ служитъ, конечно, самымъ трогательнымъ и убдительнымъ доказательствомъ того уваженія, какимъ м-ръ Пикквикъ пользовался на всхъ ступеняхъ общественной жизни, мгновенно располагая къ себ умы и сердца всхъ особъ, приходившихъ въ непосредственное соприкосновеніе съ нимъ.
М-ръ Топманъ и м-ръ Снодграсъ уже давно покоились богатырскимъ сномъ въ гостиниц «Павлинъ», между тмъ какъ пріятели ихъ продолжали вести одушевленную бесду въ гостепріимномъ дом редактора «Синицы». Былъ уже часъ за полночь, когда они отправились въ свои спальни. Сонъ мгновенно овладлъ усталымъ организмомъ м-ра Винкеля; но восторженныя его чувства не прекращали своей дятельности даже во сн: оставаясь нечувствительнымъ ко всмъ земнымъ предметамъ, онъ долго видлъ передъ собою образъ прелестной м-съ Поттъ, и воображеніе его рисовало самыя очаровательныя картины.
Шумъ и толкотня, ознаменовавшіе начало слдующаго дня, въ состояніи были расшевелить душу самаго романтическаго мечтателя, возвращая его изъ области воздушныхъ умозрній къ предметамъ дйствительной жизни.
— Ну, Самъ, каково идутъ дла? — спросилъ м-ръ Пикквикъ, когда исправный слуга переступилъ черезъ порогъ его спальни. — Суматоха, я полагаю, страшная, а?
— Да, сэръ, все, что называется, кипитъ, горитъ и юрлитъ, какъ, бывало, говаривала моя бабушка, когда переваривалась въ печи ея похлебка съ. крапивой и петрушкой. — Въ гостиниц "Сизаго медвдя" уже давно кричатъ во все горло.
— Это показываетъ, любезный, ихъ усердную привязанность къ общему длу — не такъ ли?
— Да какъ же иначе, сэръ?
— Горячо работаютъ, Самъ?
— Кипяткомъ, сэръ. Въ жизнь не видывалъ такого пьянства и обжорства: дивиться надо, какъ никто изъ нихъ не лопнетъ.
— Здшнее джентри, стало быть, очень щедро?
— И сказать нельзя.
— Какой свжій и бодрый народъ! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, выглядывая изъ окна.
— Правда ваша, сэръ, народъ удивительно свжій, — отвчалъ Самъ, — я и два буфетчика изъ гостиницы «Павлинъ» только-что откачали сегодня десятка три «Желтыхъ» молодцовъ, что перепились вчера посл ужина.
— Какъ откачали! — вскричалъ м-ръ Пикквикъ.
— Да такъ, сэръ, очень просто: они повалились, гд кто попалъ, и, повидимому, никакою пушкой нельзя было расшевелить ихъ. Вотъ мы съ буфетчиками и вытащили ихъ всхъ, одного за другимъ, на вольный воздухъ, вытащили да и поставили подъ насосъ, поставили да и ну откачивать. Откачали, сэръ: на каждую голову, я полагаю, пришлось ушата по четыре. За то теперь вс — молодецъ къ молодцу: свжи, сэръ, здоровы и готовы лзть на стну за м-ра Фицкина, который ужъ цлую недлю кормитъ ихъ и поитъ на свой счетъ.
— Можетъ ли это быть?
— Очень можетъ. Да гд же вы изволили родиться, сэръ, если не понимаете этихъ вещей? Бываютъ здсь продлки почище этой.
— Почище?
— Именно такъ. Вотъ хоть, примромъ сказать, вечеромъ третьяго дня, наканун послднихъ выборовъ «Желтые» смастерили отличную штуку: они подкупили буфетчицу "Сизаго медвдя" запустить, что называется, к_о_к_у с_ъ с_о_к_о_м_ъ въ пуншевые стаканы четырнадцати избирателей, которымъ слдовало подавать голоса въ пользу м-ра Сломки.
— Что это значитъ — кока съ сокомъ?
— Попросту сказать: сонный порошокъ, подсыпанный въ коньякъ. Напились они, голубчики, напились да и проспали больше сутокъ, a выборъ кончился безъ нихъ. Одного, правда, привезли для опыта въ городскую ратушу, да толка не вышло никакого: спалъ мертвецки, хотя и колотили его въ спину. Длать нечего: отвезли его назадъ и положили въ постель. Четырнадцати голосовъ какъ не бывало! Это все длаетъ, говорятъ, агентъ м-ра Фицкина: продувная бестія!
— Странно, очень странно, — проговорилъ вполголоса м-ръ Пикквикъ, обращаясь отчасти къ себ, отчасти къ Саму.