Занавес опускается: Детективные романы
Шрифт:
— Полагаю, ваш брат объяснил, как полиция относится к подобным ситуациям, — начал он. — Прежде чем предпринять дальнейшие шаги, мы обязаны очень многое уточнить.
— Понимаю, — тупо глядя на него, кивнула Дездемона. — Да, понимаю. Продолжайте.
— Давайте говорить без обиняков: как вы сами думаете, в анонимке есть хоть капля правды?
Дездемона медленно закрыла лицо руками.
— О, если бы я могла отбросить сомнения! — вскричала она. — О, если бы!
— И вы, конечно, не знаете, кто написал эти письма?
Она
Родерику показалось, что она все-таки поглядывает сквозь пальцы.
— Кто-нибудь из вас после похорон ездил в Лондон?
— Какой кошмар! — Она уронила руки и уставилась на него не мигая. — Этого я и боялась. Какой кошмар!
— Что именно?
— Вы думаете, письма написал один из нас? Кто-то из нашей семьи?
— Согласитесь, что это не такая уж абсурдная гипотеза, — сказал Родерик, с трудом подавляя раздражение.
— Да-да. Наверно. Но какая страшная мысль!
— Так все же, ездил кто-нибудь из вас в Лондон?
— Дайте подумать, дайте подумать, — забормотала Дездемона и снова закрыла лицо руками. — В тот вечер… После того как мы… после папочкиных похорон и после того, как мистер Ретисбон… — она беспомощно подняла плечи.
— …огласил завещание?
— Да. В тот вечер Томас и Дженетта (моя невестка), и еще Фенелла (это ее дочь), и Поль (мой племянник, Поль Кентиш) — все уехали одним поездом, в девятнадцать тридцать.
— И потом вернулись? Когда?
— Нет, не вернулись. Дженетта здесь только гостила, а Фенелла и Поль из-за того, что… Короче говоря, Фенелла переехала к матери, и Поль, по-моему, тоже сейчас там. Томас, как вы знаете, живет в Лондоне.
— И никто больше из Анкретона не уезжал?
Выяснилось, что на следующий день в Лондон уехали утренним поездом Миллеман, Седрик и сама Дездемона. У каждого были там дела. В Анкретон они вернулись вечером. Именно в тот день, в среду, в Скотленд-Ярд пришло с вечерней почтой анонимное письмо. С помощью осторожных вопросов Родерик установил, что в Лондоне Дездемона, Миллеман и Седрик разъехались в разные стороны и встретились только вечером на вокзале.
— А мисс Оринкорт? — спросил он.
— За передвижениями мисс Оринкорт я, знаете ли, не слежу, — надменно ответила Дездемона. — Вчера ее не было весь день — думаю, ездила в Лондон.
— Она все еще живет здесь?
— Прекрасно понимаю, почему у вас такое изумленное лицо, — сказала Дездемона, хотя Родерик был уверен, что лицо у него в ту минуту не выражало ничего. — Ах, мистер Аллен! После всего, что было!.. Она же втянула папочку в заговор. Она унизила и оскорбила нас, как только можно. Я бы даже сказала, надругалась над чувствами целой семьи. И после всего этого она продолжает здесь жить. Тю!
— А сэр Седрик, он?..
— Седрик теперь глава семьи, — перебила Дездемона, — но я не собираюсь скрывать, что его поведение меня во многом поражает и возмущает. Особенно во всем, что касается Сони Оринкорт (кстати,
Родерик не стал допытываться, чем ее так поражает поведение Седрика. Он зачарованно наблюдал за поведением самой Дездемоны. Напротив софы висело зеркало в старинной раме. Родерик видел, что Дездемона постоянно себя в нем проверяет. Даже когда она трагическим жестом отнимала руки от лица, ее пальцы успевали поправить прическу, а затем она чуть поворачивала голову и рассеянно, но в то же время очень зорко оценивала результат. И всякий раз, едва она бросала на Родерика очередной проникновенный взгляд, ее глаза тут же устремлялись к зеркалу и с плохо скрытым удовлетворением отмечали достигнутую степень томности. У Родерика было ощущение, что он разговаривает с манекеном.
— Как я понял, это вы нашли в чемодане мисс Оринкорт банку с крысиным ядом?
— Ужас, правда? Вообще-то мы нашли все вместе: моя сестра, Полина (миссис Кентиш), Милли, Седрик и я. В ее гардеробной. Чемоданчик такой, знаете, дешевенький, весь в наклейках — она ездила на гастроли с какой-то там опереточной труппой. Я же Томасу сто раз говорила, что она совершенно убогая, бездарная актриса. Вернее, даже не актриса. Смазливая мордашка, а больше ничего — максимум третья линия кордебалета, и то, если повезет.
— Сами вы трогали банку?
— Ой, да мы все ее трогали. Седрик, естественно, попробовал ее открыть, но у него не получилось. Тогда он по ней постучал и сказал, что, судя по звуку, она не полная. — Дездемона понизила голос. — Он сказал: «Пуста наполовину!» А Милли (это моя невестка, миссис Миллеман Анкред) сказала… — Дездемона вдруг замолчала.
— Да? — поторопил Родерик, устав от бесконечных генеалогических примечаний. — Миссис Миллеман сказала?..
— Она сказала, что, насколько ей известно, этой банкой ни разу не пользовались. — Дездемона чуть изменила позу. — Я Милли не понимаю. Она такая не тонкая. Конечно, очень толковая, в этом ей не откажешь, но… впрочем, она не из Анкредов и не чувствует все так глубоко, как мы. Она… между нами говоря, в ней есть что-то плебейское, вы меня понимаете?
Родерик никак не откликнулся на этот призыв аристократа к аристократу.
— Чемодан был заперт?
— Мы бы никогда не стали взламывать замок, мистер Аллен.
— Вот как? — неопределенно сказал он.
Дездемона посмотрелась в зеркало.
— Разве что… Полина вообще могла бы, — после паузы признала она.
Родерик помолчал, перехватил взгляд Фокса и встал.
— Хорошо, мисс Анкред. Вы позволите нам заглянуть в комнату вашего отца?
— В папочкину спальню?
— Если вы не возражаете.
— Мне это было бы слишком… Разрешите, я не… Лучше я попрошу Баркера…
— Пусть он только объяснит, как пройти, а найдем мы сами.