Записки гробокопателя
Шрифт:
– Добрые люди отрезали...
– Красавец поднял стакан.
– Шапана?
– поинтересовался Синяк, чокаясь с ним.
– Зачем шпана, - улыбнулся красавец.
– Коммунисты.
– О, бляди!
– воскликнул Синяк, уже влюбленный в красавца.
– А чего ты им сделал?
– Смеялся.
– А-а, - протянул Синяк, хотя ничего не понял. И повторил налив. Красавец не возражал.
– А слышать не мешает?
– спросил Синяк.
– Лучше стало, - улыбнулся тот.
– Ярче звук.
– Он тонкими смуглыми пальцами
– Чего ищешь?
– поинтересовался Синяк, желая пособить.
– Как фамилие?
– Сурали. Бошор Сурали.
Синяк на правах хозяина полез в стол - человек все-таки на самолет спешит - и нашел бумагу.
На красивом бланке КСП писатели просили президента России предоставить выдающемуся деятелю культуры Бошору Сурали политическое убежище и гражданство России. Поэт постоянно подвергается угрозам физического уничтожения... Среди подписавшихся была и фамилия Романа.
Синяк пожалел, что, не разобравшись, стал грузить Бошора. Ему, видать, своих проблем выше крыши.
– Я, веришь, коммуняк зрить не могу, - сказал Синяк.
– Своими бы руками душил...
– Зачем так строго?
– улыбнулся Бошор.
– Сами тихо уйдут.
– Пока идти будут, мы с тобой сдохнем, - проворчал Синяк, чокаясь с ним.
– На все воля Аллаха. Подождем.
Синяк достал "Беломор".
Закурил и поэт. И Синяк по дыму учуял: не просто курево, дурь шмалит.
– Будешь?
– Бошор протянул ему благоуханный косяк.
– Качество гарантирую.
– Вообще-то уже не балуюсь...
– засомневался Синяк, - но давай. За компанию и жид удавился.
– Хорошая пословица, - оценил Бошор.
– У нас тоже есть... Коня подковывают, ишак копыто сует.
– Еврей, в смысле?
– недопонял что-то Синяк, ибо анаша была чересчур крепка. Он протянул папиросу назад Бошору.
– Тебе если гражданство-то дадут, где жить будешь?
– Аллаху акбар, - снова улыбнулся Бошор, и Синяк понял, что эта тема не для трепа. И чуть не вякнул: живи у меня. Полагая, что переберется к Саше. А все виски плюс дурь. Размягчает.
– Хватит!
– резко сказала Саша, входя в комнату.
– Больше не могу там... Очередной скандал... Роман на Сурова бочку катит. Моча в голову ударила. Привет, Бошор. Письмо про тебя еще не отправили...
– Ничего, ничего, - замахал поэт красивыми легкими руками.
– Это не срочно.
Синяк удивился: такой мужик, а чувствуется, робеет Сашки. А та чуток этим пользуется.
– Ну, твой Бадрецов!..
– она покрутила головой.
– Что пьете?.. А накурили!..
Синяк открыл форточку.
– Жалко, у Жирного голос не ораторский, - сказал он.
– Я ему еще в школе говорил: сделай ты себе, Жирный, голос нормальный, девки давать будут...
– Да при чем здесь голос!
– Саша раздраженно вытряхнула пепельницу в корзину.
– Вон у Миши Жванецкого тоже тембр высокий, а какой успех!
– Короче,
– спросил Синяк.
– Да какое это играет значение!
– Саша выключила Мадонну, раздраженно зашарила сигареты, не нашла.
Синяк достал на выбор - сигары и "Беломор". Саша закурила папиросу.
– Стучал, не стучал... А кто, интересно знать, не стучал? Вон попы и то стучали... И не покаялись. Чего все к Юрке пристали?! Не пьет, не ворует, никому не мешает...
– Я не стучал, - негромко заметил Бошор, как бы про себя.
– Ну и молодец!
– Саша раздраженно затоптала вонючую папиросу в пепельницу.
– Сиди, радуйся...
– Тебе межгород звонил, - вспомнил Синяк.
– Писклявый такой.
– Фируз!
– ахнула Саша и схватилась за телефонную трубку. Вот еще чем хороша была служба в КСП. Беспрепятственно, то есть забесплатно, можно было звонить в Кувейт и в Англию.
– Салямат, - кротко поздоровалась Саша с бывшим мужем. Спокойно, уговаривала она себя, не психовать.
– Позови, пожалуйста, Фируз.
Но тот занудил. Фируз заболела. Ее нет дома. Она в Англии. Абд эль Джабар всегда врал тупо, лениво, без выдумки.
– Заболела или в Англии?
– напирала Саша и, поняв, что проиграла разговор, выкрикнула, прежде чем положить трубку: - Козел! Мудила!
– Любимые слова!
– мечтательно прикрыв глаза, сказал Синяк.
– Да-а, - согласился Бошор, кивая.
– Жалко, что я только вполуха могу слышать такую музыку. Кому посвящены эти прелестные звуки?
– Муженек мой бывший, - проворчала Саша.
– Счастливый человек, - вздохнул Бошор.
– У нас женщины так не говорят. Скажи, друг, - обратился он к Синяку, до сих пор не зная его имени, а спросить, видимо, было не принято по восточным законам нелюбопытства.
– Скажи, вам тоже пришлось немного полежать в турьме?
– По глазам прочел?
– обрадовался Синяк, проводя обрубком пальца по векам.
– В ней, родимой... Бошор, жди малку, не уходи, я сейчас мигом Жирного высвобожу и... Предложение имею.
– Как скажешь, дорогой, - сдержанно улыбнулся Бошор.
Синяк влез в собрание уместно. Был перекур, пили кофе. Роман сидел под пальмой, низко опустив лысоватую голову. Распухший, бордовый.
– Права человека... права человека, - монотонно скрипучим голосом повторяла кому-то в углу женщина с низкой седой челкой.
– Жирный!
– тихо позвал Синяк.
– При чем здесь права человека!
– раздраженно пророкотал сзади дикторский голос, перекрывая все остаточные шумы. Синяку показалось, что включили радио.
– Своего товарища...
– Он мне не товарищ!
– крикнул из-под пальмы Роман.
Синяк обернулся к "диктору". Тот оказался видным мужиком с роскошными усами, жидкой кожей на лице, лет шестидесяти. Он сидел на диване, между его ног была зажата палка с резной звериной головой.