Записки гробокопателя

Каледин Сергей Евгеньевич

– Не вздыхай, Жирный.
– Синяк взглянул на него в зеркало заднего вида. Башка не болит, значит, порядок. А вообще, Жирный, тебе лучше всего цианистого кала в другой раз принять. Раз - и нет проблем. А желаешь, мы тебе негритяночку спроворим для утешения?

Роман не слушал.

Синяк внимательно обозрел его, обернувшись.

– Не помрешь. Глаза горят, мозги фосфоресцируют... Александра, ты не против?

Саша думала о своем. Видел ли Суров, что она поехала с ними? Выключила ли масляный радиатор? Как вести себя с Юрой теперь, после появления

в ее жизни этого чокнутого бандита, который, похоже, в нее влюбился? Да и ей он почему-то нравится... Хотя у него, наверное, девок пол-Москвы. Знал бы он, что ей сороковник скоро... А впрочем, зачем ему это так уж знать... Дала ему понять у них с Юрой что-то было... Подробности Синяка не интересуют. За это он ей и понравился, что нет в нем бабского любопытства.

– А?
– встрепенулась она.
– Ты что-то спросил?

– Значит, не против, - уверенно подытожил Синяк, сворачивая на Тверскую.

За "Елисеевским" собралась толпа. Телеоператоры настраивали кинокамеры на окна второго этажа гостиницы "Центральная". Подъезд был оцеплен милицией, широко забран флажками. Движение в этом месте Тверской ослабело, "мерседес" еле тащился.

– Чего там?
– поинтересовался Синяк у милиционера, приспустив стекло.

– Ехай, - огрызнулся тот.

Синяк остановился.

– Ты, слышь, меня в Думе ждут, - солидно заявил он, - доклад на подкомиссии комитета прав человека и помилования...

Милиционер на всякий случай помягчал:

– Террорист ребенка захватил, бомбой грозит.

– Денег дали?
– с умным видом поинтересовался Синяк.

– Думают.

– К-козлы!
– с удовольствием сказал Синяк и проехал медленное место.

Из Государственной Думы выходили ухоженные озабоченные мужики с понурыми физиономиями и рассаживались по черным машинам, исподволь кидая как бы незаинтересованные взгляды на девушек в коротких юбках, кучкующихся на зябком ветру у гостиницы "Москва".

Синяк снова приоткрыл окно и заорал наружу дурным голосом:

– Слышь, козлы-ы!.. Хочется, а низ-зя-я! По домам, пацаны!.. И - на ручную дрезину!.. Забесплатно! На хохряк!..
– И дополнил текст красноречивым жестом.

Саша передернула плечами.

– Закрой окно. Холодно.

За негритянкой для Романа Синяк поехал проторенным маршрутом. К паперти Музея Ленина, где их класс принимали в пионеры. Синяка тогда за хулиганство в пионеры не взяли, и он плакал.

Синяк причалил к священному месту, хряснул ручником и вылез из машины. К нему подъехал на коляске инвалид в камуфляже. На груди у него висела табличка: "Люди добрые, помогите..."

– Дай на протез, - хрипло сказал он Синяку, не разжимая рта с воткнутой сигаретой.

– Не дам, - строго сказал Синяк.
– Ты цыганам отдашь, они вашу масть держат.

– Согласен, - понуро кивнул инвалид, взялся за отполированные ободья красными распухшими руками и тихо покатил прочь.

– Стой, афган!
– крикнув ему вслед Синяк, догнал и сунул деньги.
–

Заначь поглубже.

Тут из мрака глубокого подъезда выскочила, как подпружиненная, мелкая бесполая блошка, серенькая, в брючках, задрипанная, заморенная.

– Привет, Батя! Чего-то ты нас совсем забыл.

– Вас забудешь, - Синяк грубо, как мужику, пожал ей руку.
– Я с твоей барышней - лица не помню - бумажник с правами потерял. На деньги наплевать, права жалко.

– Совсем ты, Бать, на головку присел, - посочувствовала блошка. Старенький стал... Тебе кого?

– Негритянку.

– А всерьез?

Синяк заговорил подробнее.

Саша уже разобралась с масляным радиатором на работе (выключила) и теперь медленно въезжала в ситуацию... Та-ак. Это проститутки!.. Только сейчас она начала смекать, к чему идет дело, и беспокойно заерзала.

– Чего он хочет?
– Саша подозрительно обернулась к Роману.

Роман молча пожал плечами. На беседы с ней после Бошора не тянуло.

– Таня!
– крикнула тем временем блошка в темноту.

Таня оказалась русской красавицей, в годах, что порадовало Сашу, с косой, закрученной на затылке. Прям из ансамбля "Березка", подумал Роман. В короткой, разумеется, юбке, как положено по тутошней работе, высоких замшевых сапогах с золотыми пряжками.

Настроение у Романа приподнялось.

Синяк постучал в окно.

– Ну как, Жирный?

Роман высунул в открытое окно кулак с оттопыренным большим пальцем.

Хозяйка, учуяв спрос, затарахтела:

– Не меньше двух сотен, Бать. Тебе отдам за полторы. У нее одна коса чего стоит! Себе в ущерб работаю.

– Не торгуйся, не на базаре, - отрезал Синяк.
– Музей Ленина все ж. А коса и у меня есть. Сто и - по краям!.. Танечка, поедете с нами за сотенку?

– Я за стольник поеду!
– раздался простуженный хрипатый голос, и с паперти спрыгнула молоденькая бойкая проститутка, юбка нулевая, декольте спереди и сзади, задрогшая...

– Тебя не надо, ты у меня дезодор похитила.

– Вали отсюда!
– Таня грубо пихнула ее обеими руками в грудь. Та оступилась, села на мокрый тротуар белыми ажурными трусами - юбка задралась.

– Я не хитила!
– взвизгнула проститутка.
– Ты сам мне подарил. Ты пьяный был.

– Тогда прости.
– Синяк подал ей руку, помог подняться.

– Деньги в кассу...
– верещала хозяйка. По ступенькам Музея Ленина чечеточной побежкой спустился вертлявый блондин в белом костюме.

– И я мог бы составить компанию...

– Ну, ты даешь, друг!
– опешил Синяк.
– Я с дамой. Жирный с Таней. Куда тебя, скажи на милость?

– Мало ли, - парировал, улыбаясь, блондин, - бывает, требуется. Секс инвариантен. Пардон.

Саша нервно курила, намереваясь что-то предпринять, скорее всего даже вылезти. Она приоткрыла дверь. Синяк предупредительно рыпнулся к ней.

– Уже едем.

Он захлопнул ее дверцу и открыл заднюю перед Таней, но что-то его насторожило.