Записки гробокопателя

Каледин Сергей Евгеньевич

– Чушь все это!
– не обращая внимания на реплику Романа, продолжал усатый.
– Мы собрались поездку обсудить, а не спасать страждущее человечество. Давайте продолжим, хватит пить кофе. Мне вообще решительно противен общий тон Бадрецова, это его расследование...

– Как я понимаю, Роман хочет нас взять на гоп-стоп, - раздался приятный неспешный голос.
– Я против такой лагерной методы...

Синяк встрепенулся, высматривая говорящего. Оказался пожилой усталый дядька с лицом активно выпивающего. Вроде бы свой: и нос перебит,

и курит по-родственному, в кулак, а поди ж ты - с козлами вместе!..

– А я - за, - тихо прошелестел ветхий старик с бледной лысиной и огромным насморочным носом.
– Обвинение основательное.

Сикин молча обносил присутствующих кофе. Синяка он не видел.

Дама с дивными ногами придержала Сикина за руку, когда он передавал ей чашку:

– Скажи нам, Юра! Ты работал в КГБ?

Сикин даже попятился от нелепости вопроса:

– Зачем вы так?..

– Вот она, наша черная неблагодарность!
– вскричала дама.
– Я предлагаю премировать Юру месячным окладом в порядке компенсации за оскорбление.

– Двумя!
– ударил "диктор" палкой в пол.

– Скандал протянется минимум пять лет, - молитвенно прижав руки к груди, заявила пожилая астматическая блондинка со странно гладким лицом.
– Надо думать о последствиях.

– Давайте кончать, - сказал крошка депутат.
– А то превратимся в приснопамятный Союз писателей.

– Жирный!
– крикнул Синяк и влез в зал полностью.
– Из турбюро, - для краткости объявил он, тыкая себя в грудь.
– Насчет туризма. Узнать пожелания. Кому жарко, кому холодно, кому диет, кому прохладные клизьмы...

Оскорбительного слова "клизьма" собрание не выдержало, заволновалось, но Синяк, не останавливаясь, молол дальше:

– ...В пустыне места всем хватит. Как на кладбище. Значит, по пути где шатер разобьем, где под солнышком, по ситуации. Товарищ Бадрецов, вас к телефону. Господин Сикин, продолжайте.

Синяк подошел к пальме, почти силком выволок из-под нее очумевшего Романа, одновременно отметив, что на "Сикина" собрание не среагировало.

– Шолом, господа. У вас интим, а я не претендую. Всех благ, господин Суров.

Друзья вышли в коридор. Роман был ошалелый. Таким Синяк его давно не видел.

– Говорил, не рыпайся!
– шипел Синяк.
– У них же остаточный бздюм играет. Очко-то не железное. Что ты до них ласкался? Сказал - и ладушки. Смотри, набух весь, набряк - лопнешь, а мне отвечать...

– Даже слушать про Ваньку не стали...
– бормотал Роман.

Они вошли в кабинет Саши.

– Салом!
– воскликнул Бошор.

– Живой!
– заорал Роман, обнимая Бошора.
– Теперь ты мой сограждан наконец?

– У-у...
– уклончиво развел руками Бошор.
– Не совсем.

– А что такое?
– другим, брезгливым голосом спросил Роман, поворачиваясь к Саше.

– Юрий Владимирович еще не подписал, - небрежно бросила она, пририсовывая

какой-то красотке в журнале "Семь дней" длинные запорожские усы.

– Почему?
– напряженно поинтересовался Роман.
– Критические дни?
– И повернулся к Бошору.
– Башка болит, спасу нет! Давление, наверное.

– Вылечим.
– Бошор полез в кейс.
– Сейчас чайку заварим, голова будет лучше швейцарских часов работать.

Саша, не отрываясь от рисования, включила электрочайник. Бошор насыпал из кожаной коробочки желтый грубый чай в чашку, прикрыл блюдцем.

Раздался вежливый стук, и дверь открылась. Вошел тот самый старик с бледной лысиной и унылым носом, сейчас он был в шляпе с обвисшими полями. Это он на собрании поддержал Жирного.

– Деточка, - тяжело дыша, сказал старик Саше, - я вас умственно целую. Должен вас предупредить, я не поеду в Египет. Вы кого-нибудь вместо меня...

– А что случилось, Лазарь Иудович?
– встрепенулась Саша.

– Деточка... видите ли, дело в том, что я по этически-моральным соображениям не хочу никуда отправляться под руководством Юрия Владимировича, тем более тропой Моисея. Хотя, как вы знаете, мне это очень нужно для работы... Я вас целую, - повторил он и, поклонившись, удалился.

– Кто это?
– спросил Бошор.

– Раритетный дед, - улыбнулся Роман.
– Мой друган. У него в застой книжку из плана выкинули. Он пришел к директору. Достал пистолет. С войны привез. Не издашь, говорит, застрелю. У директора понос буквально. Книжку в план своей рукой вписал. Книга вышла. Вот такой дед. Отчество даже во время жидобоя не менял. Раз Иудович, значит, Иудович... Слушай, Бошор, - Роман с удивлением посмотрел в чашку.
– Чем ты меня напоил? Башка-то прошла.

Бошор лишь усмехнулся, а Синяк смекнул: маковая соломка, не иначе, и пальцем незаметно погрозил поэту.

– В лечебных целях, - еще раз улыбнулся тот.

– Поехали с нами, - сказал ему Синяк.
– Едем к Жирному. Погуляем, отдохнем...

– Посуралим, - подмигнул Бошору Роман.

– В другой раз посуралим.
– Бошор, склонив голову, прижал правую руку к сердцу.
– Самолет.

– Бошор, прошу как брата, - торжественно на восточный лад произнес Роман.
– Поосторожнее, не валяй дурака. А то помрешь ненароком.

– Башку отрубят, кинут в вагон с углем, и будешь кататься по всему Советскому Союзу, - добавил Синяк.

Бошор взглянул на часы, болтавшиеся на его тонком смуглом запястье, и неожиданно как-то очень по-русски потянулся и зевнул.

– Когда ко мне смерть придет, меня дома не будет.

6

"Мерседес", чуть не обдирая бока, выбрался из узкого дворика КСП и покатил вверх по бульварам мимо памятника Крупской с развевающимся против ветра каменным подолом.

Саша сидела впереди, а Роман переживал неудачу с собранием сзади. Не в полный мах, как полчаса назад, но переживал.