Записки о России. XVI — начало XVII в.
Шрифт:
Было назначено два уполномоченных по этому делу: секретарь Станислав и референдарий Оброский (Obroskie), они рассмотрели со мной жалобу королевы в защиту ее купцов, торговавших в тех краях, которые продали в долг купцам и подданным польской короны сукна и других товаров на сумму 80 тысяч фунтов стерлингов [349] , но те объявили себя несостоятельными и сменили место жительства, купив на те деньги дома и поместья, в которых и жили, получив от короля письма с привилегией, дававшей право не подлежать суду, к большому разорению и ущербу многих из упомянутых купцов ее величества. Они [уполномоченные] заявили мне, что это новая жалоба, о которой они ничего не слышали, поэтому, вероятно, сведения, дошедшие до королевы, не совсем справедливы. Но купцы были налицо, тут же, и могли доказать это, представив их милостям полный перечень имен и договорные записи, из которых было видно, как долго им пришлось ждать уплаты.
349
См. примеч. 89 к «Путешествиям».
«Все это, возможно, и правда, [сказали уполномоченные], но часть могла быть уплачена, это требует более тщательного расследования. Обвиняемые должны быть также выслушаны». Я и многие из купцов просили ответа и милости его величества.
«Дело будет доложено его величеству и его совету, и вы вскоре будете знать решение [ответили уполномоченные]».
Я вновь просил моего доброго
— Позвольте доложить вашим милостям, что ее величество, королева Англии, писала королю Польши тем же стилем и слогом, каким она пишет всем другим государям, ее любезным братьям и друзьям, она ставит его братскую любовь и величие даже выше многих других, и ничего, кроме правды, не содержится в письме ее величества, жалобы эти, тщательно проверенные, принесены ее величеству ее достойными подданными, стоящими гораздо выше простых мужиков, они покорно просят всего лишь правосудия, в котором его королевская власть никому не отказывает.
— Приведите доказательства, и правосудие состоится, но знайте, что ваша королева не может ни ограничить, ни изменить волю его величества в пожаловании его королевских привилегий тем из его подданных, кого он найдет достойным.
— Ни о каком ограничении не может быть и речи, благородные господа. Все, чего мы хотим, — это восстановления справедливости по вашим законам и возмещения достояния подданных ее величества, попавшего в руки тех, кто, может быть, обманом завладел своими льготами и удерживает их по сей день. Хорошо известно в мире, как внимательно заботится польское правительство о поддержании торговли и связей с другими странами; таким образом, вывозятся те излишние природные товары, которые производятся в этой стране, и ввозятся такие товары, в которых ощущается необходимость, посредством этого доходы короны растут, знать получает наибольшую выгоду, находят занятия купцы и все ремесленники, а это позволяет государству и людям достичь процветания и жить лучше других народов. Все это оставляю на ваше рассмотрение и прошу извинить меня, если что-то было не так понятно.
Мы расстались более дружелюбно, нежели встретились, и на следующее утро канцлер прислал осведомиться, как я отдохнул, и попросил меня прислать с одним из купцов перечень имен кредиторов, их долговые записки и адреса. Я выполнил это и с одним из моих слуг послал ему красивый платок с вышивкой, пару надушенных перчаток и цепочку из серой амбры. Все это канцлер с благодарностью принял и хорошо наградил посланного.
Между тем мы весело проводили время — ездили за город, видели многие памятники и гуляния, ожидая того благоприятного дня, когда канцлер и те же лорды пригласят меня; мне было объявлено, что король удовлетворил просьбу королевы и желает жить с ней в дружбе; ее купцы будут хорошо приниматься, и им не будет притеснений. Было отпечатано 12 воззваний, которые были разосланы и обнародованы глашатаями в Мелвине, Данциге, Кенигсберге (Koningsburgh) и в других таких же городах с торговыми связями, указанных купцами. В воззваниях говорилось: «Все его [короля] подданные, купцы и другие лица, состоящие должниками за товары, деньги или договоры у английских купцов, торгующих в этом государстве, должны немедленно уплатить им или удовлетворить их требования миролюбивой сделкой в течение трех месяцев со дня указа под страхом великого гнева его величества, продажи и описи их имуществ, земель, ценностей, домов, где бы то ни было, несмотря на охранные грамоты, привилегии и льготы. Выдано в нашем королевском городе Варшаве, сего последнего дня июля, во второй год нашего царствования, в год от рождества Христова, anno Domini 1589, stilo veteri».
Я обедал с королем, он сказал мне несколько слов, я получил его грамоты и патенты, поцеловал его руку, и был отпущен. Меня чествовали у лорда, высокого камергера пана Луки Обровского (Pann Lucas Obrovscoie), любимца короля. Я отправил купцов с письмами к секретарю м-ру Уолсингему, сообщая обо всем. Они прилично наградили меня и обещали, что общество еще вознаградит меня; м-р Джон Герберт (Harberd), посланный сюда до меня, не сумел добиться успеха [350] .
Мне хотелось увидеть королеву Анну [351] , дочь короля Сигизмунда III [352] , жену, а позднее вдову короля Стефана Батория [353] . Позвольте мне, когда наше дело уже изложено, маленькое отвлечение, хотя и не имеющее прямого отношения [к моему рассказу]. Я надел ливрею моего слуги и прошел во дворец, перед окнами стояли горшки и целые ряды больших растений с жасмином, розами, душистыми лилиями и другими пахучими редкими цветами, издававшими тонкий и чудесный запах. Когда я вошел в палату, королева сидела там и ужинала; я встал среди многочисленных джентльменов. Ее величество сидела под белым шелковым балдахином, в кресле на турецком ковре, она была некрасива, ее фрейлины, придворные люди ужинали в той же комнате, отделенные протянутой поперек ширмой. Я видел ее слуг, ее манеру держаться и то, как подавалось кушанье. Напоследок кто-то из видевших меня раньше выдал меня дворецкому, стоявшему у ее кресла, тот посмотрел на меня и приказал другому подвести меня. Я отодвинулся назад, он сказал королеве.
350
Известие содержит ряд неточностей: упомянутый Джон Герберт провел по делам английских купцов в Польше 1583–1585 гг., добиваясь разрешения на торговлю через порт Элбинг, которое получил в 1585 г. (см.: Любименко И. И. Указ. соч.; Берри и Крамми. С. 353. Примеч. 5). Обровский не может быть идентифицирован.
351
Королева Анна (1523–1596) — дочь Сигизмунда I (см. примеч. 243 к «Путешествиям»); после пресечения мужской линии Ягеллонов вышла замуж за избранного королем Стефана Батория (см. примеч. 244 к «Путешествиям»), Она обладала значительным политическим влиянием, которое сумела сохранить и после смерти мужа.
352
Ошибка Горсея. Речь идет о Сигизмунде (Жигмонте) I Казимировиче Ягеллоне (1467–1548), короле Польском, великом князе Литовском с 1506 г.
353
Стефан Баторий (1553–1586) — талантливый государственный деятель и полководец, трансильванский князь. Благодаря своей огромной популярности у шляхты, желавшей продолжения Ливонской войны с Россией, был выбран в 1576 г. на польский престол. Пользуясь поддержкой в Европе, Стефан Баторий предпринял в 1579–1582 гг. несколько походов на Россию, взял крупные крепости Полоцк, Великие Луки. Однако героическая оборона русскими Пскова в 1581–1582 гг. остановила продвижение сил Батория и в конечном счете привела к заключению Ям-Запольского мира (1582) (см. примеч. 18 к «Путешествиям»). Вместе с тем военные планы захвата России вынашивались Стефаном Баторием и в последующие годы, вплоть до его неожиданной смерти в 1586 г. (см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы. С. 120–140; Зимин
— Позовите его сюда, ничего, что он не в придворной одежде.
Старый лорд спросил: «Хотите ли вы что-то от ее величества?»
— Нет, сэр, я пришел посмотреть только на ее особу и величие ее двора, я приношу извинения, если нарушил (этикет].
— Ее величество хочет говорить с вами.
Меня обнаружили из-за необычных рюшей на моей одежде. Леди поднялись из-за стола и окружили королеву. После моих поклонов она спросила, не тот ли я дворянин из Англии, который вел переговоры с королем недавно, и спросила через переводчика, как зовут королеву Англии. [После чего сказала]: «Елизавета — слишком благословенное имя для королевы, которая является бичом католической церкви, ее сестру зовут Мария, преподобная святая на небесах». Я хотел говорить без переводчика, не слишком искусного.
— Говорите, пожалуйста.
— Имя королевы Елизаветы пользуется большим уважением и почетом в целом свете, у всех величайших и могущественнейших государей; она — защитница истинной древней католической церкви и веры, и этот титул признают как ее друзья, так и ее враги.
— Ну, ну, сударь, если она такова, то почему же она казнила так жестоко многих святых католиков: Стори (Storie), Кэмпиона (Campion) и других святых мучеников? [354]
— Они были предателями богу и королеве, замышляли свергнуть ее с престола и разрушить ее королевство.
354
Джон Стори, Эдмунд Кэмпион — видные деятели католической церкви, казненные в Англии при Елизавете (DNB. 1886. Vol. VIII. Р. 398–402).
— Но как же она могла пролить кровь помазанницы божьей, королевы гораздо более великой, чем она сама, не подвергнув ее суду равных, всех христианских государей Европы, без согласия святого Папы?
— Ее подданные и парламент признали это необходимым без ее королевского согласия, потому что ее безопасность и спокойствие королевства находились под постоянной угрозой.
Она покачала головой, ей не понравился мой ответ. Вошел ее духовник, великий иезуит Поссевино, ему не понравилось мое присутствие, так как с ним у меня было столкновение в Москве, где он был нунцием и откуда его удалили [355] . Ее величество спросила стакан венгерского вина и два куска сыра с хлебом. Она приказала дворецкому передать их мне, но я отказывался, пока она не передала мне их из своих рук и [затем] отпустила. Я был рад, вернувшись домой, снять ливрею, но моя хозяйка, приятная дворянка, хорошо известная королеве, была вскоре вызвана. Ее величество хотела видеть жемчужную цепь, которую я надел, когда получал отпуск у короля в воскресенье, так как хвастун-еврей, бывший у короля главным поставщиком, по словам королевы, брал ее в руки и сказал королю, что она из поддельного жемчуга, из высушенных рыбьих глаз. Королева хотела также знать, как были накрахмалены рюши на моем платье: они были накрахмалены и укреплены на серебряной проволоке в Англии. Мою цепь вернули, и она нисколько не потеряла своей цены в глазах королевы. Пора вернуться к моему рассказу, я не хотел бы писать еще что-то, не столь серьезное.
355
Трудно объяснить, почему Горсей упоминает в этом эпизоде Поссевино, покинувшего Польшу после смерти короля Стефана Батория и назначенного в 1537 г. ректором в Падуе. Других свидетельств о его появлении при польском дворе в 1589–1590 гг. нет (Поссевино А. Указ. соч. С. 15).
Интересно указание автора на его «столкновение» с Поссевино в Москве. Не исключено, что Горсей мог иметь какое-то отношение к известным диспутам царя и Поссевино (см. примеч. 145 к «Путешествиям») в 1582 г. В сочинении Поссевино читаем: «Кроме того, еретики английские купцы (выделено мной. — А. С.)… может быть, испугавшись, как бы в чем-нибудь не уронить авторитета своей королевы… или чтобы угодить князю, передали ему книгу, в которой папу именуют антихристом» (Там же. С. 202–203).
Английская королева Елизавета I с горностаем. Виллиам Сегар, 1585 г.
Я выехал из Варшавы вечером, переехал через реку, где на берегу лежал ядовитый мертвый крокодил, которому мои люди разорвали брюхо копьями. При этом распространилось такое зловоние, что я был им отравлен и пролежал больной в ближайшей деревне, где встретил такое сочувствие и христианскую помощь мне, иноземцу, что чудесно поправился.
Когда я прибыл в Вильну (Villna), главный город Литвы, то представился великому князю воеводе Радзивиллу (the great duke viovode Ragaville) [356] и вручил ему мои грамоты, где было обозначено кто я и указано мое звание. Он был достойных качеств князь, мужественный и протестант по религии. Он принял меня с почетом и пышностью, говорил, что хотя мне ничего не поручено передать ему от королевы Англии, но он столь высоко ценит, почитает и восхищается ее добродетелями, заслугами, что примет меня как ее посланника, это был политический ход, чтобы заставить его подчиненных думать, что я прибыл на переговоры с ним. Он взял меня с собой в свою церковь, где я слышал службу, псалмы, гимны и проповедь, а также совершение св. таинств по обрядам протестантской церкви, чем [он] вызвал ропот своего брата, кардинала Радзивилла. Его высочество пригласил меня обедать, почетный караул из 50 секироносцев, его гвардия из дворян числом 500 человек провожали меня до дворца по городу; он сам, сопровождаемый многими молодыми знатными людьми, встречал меня на террасе и провел в огромную комнату, где играл орган и раздавалось пение и стоял большой стол, за которым сидели воеводы, вельможи и леди, сам он сел под балдахин. Меня поместили перед ним в центре стола. Трубы заиграли и загрохотали барабаны. Когда первые кушанья были поданы, шуты и поэты начали веселить гостей, а громкие и тихие инструменты приятно играли, вошла толпа разряженных карликов, мужчин и женщин, под звуки нежной и гармоничной музыки, получавшейся от смешения протяжных звуков свирели и искусного пения, как они их называли, кимвалов Давида и сладкозвучных колокольчиков Аарона. Такое разнообразие заставило время течь быстро и незаметно. Его высочество пил за здоровье ее величества английской королевы Елизаветы, при этом он говорил о ее величии и качествах. Каждый из именитых князей и леди подняли свои бокалы со сладким вином за этот тост, я в ответ провозгласил здоровье хозяина. Подавали диковинные кушанья: сделанные из сдобного теста львы, единороги, парящие орлы, лебеди и проч., пропитанные винами и начиненные сладостями, чтобы их попробовать каждого была серебряная ложка (которой нужно было брать куски из брюха этих животных). Было бы утомительно рассказывать по порядку все редкости и описывать необыкновенные блюда; хорошо принятый, угощенный, я был доставлен домой тем же порядком, каким меня привели. Мне отданы были все грамоты, и дворянин должен был проводить меня через страну, с чем я и отбыл. Не буду рассказывать о виденных мной состязаниях львов, быков, медведей, интересных и редких.
356
Радзивилл Криштоф (1549–1603) — воевода виленский и великий гетман литовский, был крупнейшим военным и политическим деятелем Речи Посполитой со времен Ливонской войны. Рассказ Горсея о приеме у Радзивилла дает дополнительные сведения о политическом статусе К. Радзивилла в 90-е годы.