Запретный французский

Грей Р. С.

— На роман? — спрашиваю я, просто чтобы убедиться.

Он подмигивает, и я киваю.

— Им разрешено флиртовать с посетителями гала-концерта? Уверена, что это не одобряется.

— Ну, технически, я гость Виктории, на самом деле никто, так что, возможно, мне стоит воспользоваться этой лазейкой.

Я смеюсь.

— Что ж, у тебя хороший вкус, надо отдать должное.

Он улыбается, но улыбка тут же исчезает, когда он замечает что-то у меня за спиной.

— Кстати, о хорошем вкусе… Не смотри сейчас, но сюда смотрит

безумно красивый мужчина. Подожди, он не просто смотрит… он бросает на меня косые взгляды.

По спине пробегает дрожь.

Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть.

— У него темные волосы?

— Да, и потрясающий костюм, и сколько в нем, должно быть, метр восемьдесят восемь? Пожалуйста, будь геем, пожалуйста, будь геем, пожалуйста, будь геем, — начинает скандировать он.

Я не могу удержаться от смеха.

— Насколько сердитым он выглядит?

— Эм, да, теперь, когда ты упомянула, думаю, что он, возможно, хочет оторвать мне голову. Странно, учитывая, что я его не узнаю.

— Это из-за меня, — признаюсь я с ноткой извинения.

— Боже мой, что ты наделала? Он идет сюда. Он же не собирается драться со мной, правда?

У меня вырывается еще один смешок.

— Искренне надеюсь, что нет.

— Звучит неубедительно, и это взятый напрокат смокинг. Я не могу его испортить, иначе потеряю залог.

Мне становится жаль его. Я едва знаю этого человека, нет причин втягивать его в перекрестный огонь.

— Я пожертвую собой, — говорю я ему, подмигивая, а затем поворачиваюсь лицом к Эммету и ухожу подальше от безопасной группы.

Как и было обещано, он выглядит убийственно.

— Это совсем не то, что ты думаешь, — говорю я, когда мы встречаемся на полпути. Я даже прижимаю руку к его груди на случай, если ему придет в голову какая-нибудь безумная идея проскочить мимо. — Перестань так пялиться на этого мужчину. Он друг Виктории.

Эммет смотрит на меня, приподняв брови, как бы говоря: «И что ты хочешь этим сказать?»

— И в данный момент он пытается завоевать того танцора, который стоит в их группе, так что нет необходимости предъявлять претензии.

— Предъявлять претензии?

Похоже, эта идея его внезапно заинтриговала.

Он поднимает голову и быстро оглядывает комнату, прежде чем снова сфокусировать свои темные глаза на мне.

— Итак, он не помеха… — продолжает он, — но здесь есть и другие мужчины, которые соперничают за возможность поговорить с тобой. Может, мне стоит заявить права.

— Боишься, что я ускользну?

— Ты и так была достаточно неуловима в последние несколько недель.

Сейчас он просто дразнит меня. Он не может на самом деле волноваться, что я озабочусь кем-то другим. Для меня нет другого в целом мире.

— А что еще я должна была сделать? — спрашиваю я, пытаясь продолжить пикировку.

Он накрывает мою руку своей.

— Смилостивиться, в конце концов. Ты сделаешь это?

Я

не знаю, что ответить. Вопрос слишком много значит. Поэтому я уклоняюсь от ответа.

— Ты появился сегодня по чистой случайности?

— Мне позвонила твоя бабушка.

У меня отвисает челюсть.

— Это саботаж.

Он улыбается.

— Она сжалилась надо мной.

Едва сдерживаю желание топнуть ногой.

— Она вела себя так хладнокровно и все такое. Я думала, она дает мне свободу выбора в этом вопросе.

— Так и есть, уверяю тебя. Она ясно дала мне это понять. Но… она видела, как я несколько раз приходил к вам домой. Она знает о моих чувствах. — Он сжимает мою руку. — Это было мило с ее стороны, и теперь, когда я раскрыл тебе свой секрет, ты не можешь убежать…

Он берет меня за руку, нежно переплетая наши пальцы, и затем начинает тянуть меня к танцполу.

Оркестр, расположившийся в углу, играет медленную версию сюиты «Лебединое озеро». Нежные звуки арфы и скрипки создают такую бархатистую мелодию.

На танцполе всего несколько пар, и кажется, что весь зал наблюдает за нами, когда Эммет заключает меня в объятия.

— Ты так и не спросил, хочу ли я потанцевать.

— А ты хочешь? — спрашивает он, вкладывая в свой вопрос всю силу своего обаяния. Удивительно, что не подкашиваются ноги.

— Ну, было бы жаль сейчас останавливаться, — поддразниваю я, как будто делаю ему огромное одолжение, терпя его прикосновения, хотя на самом деле вся киплю от нервного возбуждения.

Мы приближаемся к концу, к моменту, когда мне придется раз и навсегда покончить с ситуацией, которая кажется запутанной и сложной, а теперь… внезапно такой глупой.

Но я не обязана этого делать.

Я могла бы отклониться от плана, которого придерживалась последние несколько недель.

Без особой предусмотрительности, инстинктивно, это чувство в животе, это учащенное биение сердца подсказывают мне сделать это. Просто… позволь этому случиться.

— Раз уж ты раскрыл мне секрет, я тоже поделюсь.

Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня.

— Я рада, что ты здесь, — тихо признаюсь я.

Это всего лишь маленькая правда, но мы так долго играли в войну, что это кажется белым флагом.

И он принимает его, легко переводя разговор в другое русло, пока ведет меня на танцпол.

— Я тоже. Мне понравился балет. В последний раз я смотрел его в Париже. Танцоры были великолепны, особенно главная балерина.

Мне хочется нахмуриться.

— А что, если я скажу, что это вызывает у меня нелепую ревность, когда слышу, как ты восхищаешься балериной на сцене?

Он выглядит довольным.

— Хорошо.

Я едва не издаю стон.

— Мы обречены.

— Правда? — он кладет руку мне на поясницу. — Сегодня я в основном наблюдал за тобой. Удивительно, что не свело шею от того, что я пялился на твою ложу.