Запретный мужчина
Шрифт:
— У нее… разболелась голова, — Мариела старалась говорить естественным тоном, но голос у нее слегка дрожал. — Сильная, сильная боль…
— Вызовите врача, — распорядилась Фьорелла. — А детей надо отправить в постели.
— Да, сеньора… врача, конечно… Я пойду передам сеньоре Эстеле ваше пожелание…
— Весь дом на ноги подняла, — продолжала ворчать Фьорелла. — Подумать только, голова болит! У меня она тоже болит, но я не собираю вокруг себя публику, верно?
— Конечно, сеньора… — Мариела повернулась, чтобы уйти.
— Постой! Ну-ка, подойди ко мне
Мариела всегда панически боялась эту старуху, хоть та давно уже была беспомощным инвалидом. И сейчас, чувствуя устремленный на нее взгляд, она не выдержала и разрыдалась.
Фьорелла приподнялась на подушках.
— Говори! — грозным тоном произнесла она.
— Ма… Мартика пропала… — пролепетала Мариела.
Не успела она произнести эти страшные слова, как в дверь ворвался задыхающийся от радости Хермансито, и, прыгнув, как зверек, на ложе Фьореллы, завопил:
— Нашлась! Мартика нашлась!
…Когда Федерико Корхес внес Мартику в дом, — девочку укачало в машине, — Ирена, сделав несколько шагов, упала перед ним, как подкошенная.
— Доченька! — Эстела подскочила к Федерико. — Что с моей доченькой?
Мартика открыла глаза.
— Ее просто укачало в машине, — объяснил Федерико, осторожно опуская Мартику на пол.
Мартика в тревоге склонилась над Иреной, к которой уже со склянкой нашатыря в руке устремилась Онейда.
Ирена вздохнула, закашлялась и приподнялась на локтях.
В следующую секунду она уже, как безумная, обнимала прильнувшую к ней Мартику.
Эстела ощутила в сердце укол ревности, — несмотря на то блаженство, которое она почувствовала, увидев Мартику живой и невредимой. Но это было лишь мимолетное чувство. Она присела на корточки перед Иреной и Мартикой и обхватила их руками.
— Может, вы расскажете нам, Федерико, где вы ее нашли? — Ана Роса первая пришла в себя и обрела способность задавать вопросы.
Сверху донесся скрип инвалидной коляски: Хермансито спускал в ней Фьореллу, пожелавшую удостовериться собственными глазами в том, что Мартика нашлась.
— Девочка была похищена неким Тоньеко, — объяснил Корхес.
Послышался болезненный возглас: это вскрикнула Милагритос. Даниэль приблизился к ней и осторожно обнял девушку.
— Да, Милагритос, — подтвердил Федерико, — это сделал тот самый человек, который чуть было не изуродовал всю твою жизнь. Если позволите, я немедленно позвоню в полицию…
— Да, конечно, — поддержала его Эстела.
— Но прежде чем вы туда позвоните, — подала голос Фьорелла, пристально глядя на Федерико, — может, вы нам расскажете, как вы ее разыскали…
— Обыскав улицы Каракаса, я наконец оказался в Пуэрто-Эсперанса… И нашел Мартику в баре у Кассандры, — не вдаваясь в подробности, сказал Корхес.
— Вместе с Тоньеко? — подала голос Милагритос.
— Нет. Мартика смогла убежать от этих мерзавцев. В темноте она наткнулась на Пелуку,
— Они тебе ничего не сделали? — вновь подала голос Милагритос. — Они с Ласарой не били тебя?
Мартика наконец высвободилась из объятий обеих своих матерей.
— Нет, Милагритос… Значит, Тоньеко и Ласара — те самые люди, которые столько лет мучили тебя?
— Да, — вместо Милагритос ответил Даниэль. — Звоните в полицию. Необходимо, чтобы эту мерзкую парочку поймали как можно быстрее.
Фьорелла странным взглядом проследила за Корхесом, отправившимся звонить из комнаты Эстелы, чтобы, как он выразился, не мешать счастливой развязке. Один вопрос не давал ей покоя: откуда Корхес знал, что девочку следует искать в Пуэрто-Эсперанса? Почему он поехал туда? Что это — интуиция или что-то другое? Но что, что?.. Ее всю передернуло: она снова вспомнила свой сон.
— Доченька моя… эти люди, они вправду ничего тебе не сделали? — Ирена наконец обрела голос.
— Нет-нет, мамочка. Они даже не связали меня.
— О Господи! — простонала Ирена. — Если бы был жив твой отец, он бы задушил их обоих!
— Он жив, — произнесла Мартика так тихо, что ее расслышала одна Онейда, которая в эту минуту расстегивала на девочке кофточку.
Онейда испуганно заглянула в глаза Мартики: не повредилась ли девочка умом?
Но Мартика улыбнулась ей и приложила палец к губам.
Портас, выслушав прокурора Темеса, хотел заметить ему, что личная неприязнь ни в коем случае не должна оказывать влияние на ход этого сложного, запутанного дела, но, посмотрев на упрямое лицо Темеса, удержался от замечания.
При всех разногласиях, то и дело возникавших между ними, Портас глубоко уважал Темеса, зная того как честного и неподкупного человека. Темеса можно было, пожалуй, лишь упрекнуть в излишней доверчивости к людям, — например к адвокату Рехано, которого Портас, будь его воля, с удовольствием бы устранил ото всех дел, — да еще в том, что иногда, случается, прокурор идет на поводу своих личных эмоций. Но во всем остальном это был безупречный службист, и Портасу не хотелось, чтобы их отношения изменились в худшую сторону.
Поэтому он промолчал.
Но в глубине души версию Темеса не принял.
Отличный физиономист, Портас был уверен, что Карлос Гальярдо не способен на противозаконные поступки, не говоря уже об убийстве. Да, Карлос тогда вел себя вызывающе, и это не могло понравиться Портасу, но он не видел в его поведении никакого криминала.
…Темес подпишет ордер на арест.
Возможно, это и к лучшему. Тогда те, кто действительно виновны в убийстве Хермана Гальярдо и Антонио Манчини, успокоятся, а это Портасу на руку. Следствие будет все равно вестись в намеченном им направлении, зато Карлос в тюрьме будет в безопасности — кто знает, может, убийца захочет добраться и до него… Итак, пускай Темес делает то, что считает нужным, но и Портас поступит так, как считает нужным.