Застава, к бою!
Шрифт:
А вот когда вслед за ним в парную зашел я, в глазах Мухтаара блеснул страх. Потом он сменился явным стыдом. Духу было стыдно за наш с ним рукопашный бой на берегу реки.
Тем не менее Мухтаар попытался скрыть эти эмоции. А потому вновь сделал очень бесстрастное лицо. Взгляд сына главаря душманов стал отстраненным.
Эмоции эти было крайне сложно уловить. Слишком уж мимолетно Мухтар их показал. Но главное — показал. И именно на них я и хотел сыграть, чтобы добиться своей цели.
— Ну привет, Мухтаар, — сказал я, — узнаешь?
Мальчишка
Я пожал плечами. Ну что ж. Видимо, сначала парня придется разговорить.
Пройдя глубже в помещение и заняв лавку напротив душманенка, я сел. Уперся кулаком в бедро, другим — подпер подбородок.
Алим сесть не решился. Чуткий и внимательный, словно сторожевой пес, он остался стоять, не сводя колкого взгляда с Мухтаара.
— Алим?
— М-м-м? — Глянул на меня Канджиев.
— Я буду говорить, а ты переводи. Этот умеет изъясняться на русском, но слабо. Боюсь, может что-нибудь не так понять.
Не ответив, Алим кивнул.
— Ну как тебе тут дышится, Мухтаар? — Спросил я очень сухим, очень неприятным тоном прокурора-обвинителя. — Хорошо ли себя чувствуешь?
Мухтаар снова не отреагировал. Монотонно моргая, он продолжал сверлить взглядом пол перед собой.
И хотя он делал вид, будто не слышит, или не понимает меня, а Канджиев переводил каждое мое слово, я видел, как от одного только моего голоса у молодого душмана едва заметно подергивается веко.
— Знаешь, что я хочу сказать? — Продолжил я. — Жаль, что ты не решился принять смерть там, на берегу Пянджа.
Мухтаар на миг поджал губы. Он сделал этот мимический жест сразу после того, как прозвучали мои слова. Он прекрасно понимал меня.
— Ты бы мог погибнуть с честью, как настоящий воин, — пожал я плечами. — Однако — струсил. Теперь твои отец и братья не встретят тебя, как это у вас там говориться: «По правую руку Аллаха».
Мухтаар раздул ноздри, выдохнул.
— Я знаю, что замыслил твой отец, — продолжал я. — Знаю, что вы хотели перебросить оружие на этот берег Пянджа, чтобы взять его с собой в бой, когда придет время. Знаю, что на Белой Скале, у кишлака Комар, ваши люди должны были организовать артиллерийскую позицию. Ни то ни другое у вас не вышло.
Душман все еще молчал. Однако я заметил, как побелели костяшки его пальцев, когда он стиснул кулаки.
— А еще знаю, что тринадцатого мая вы собираетесь напасть на заставу.
Тут я попал в точку, ведь Мухтаар, внезапно вздрогнул и заглянул мне в глаза.
— Да, знаю, — продолжил я. — Это тебя удивляет?
— Ты и твой народ умирать, безбожник, — показав большие, кривоватые зубы и неприятно растягивая слова, проговорил Мухтаар.
— Пока что «умирать» только твой народ, — я пожал плечами, — «Джихад» ничего не поделать, да? Ну что ж, ты бы мог к ним присоединиться и стать мучеником. Если бы у тебя хватило духу принять смерть от моей руки. Однако ты не смог. И теперь в глазах твоих людей ты останешься лишь трусом.
Мухтар
— Твой отец и твои братья придут на Советскую землю в середине мая, — продолжил я, — здесь их будут уже ждать шурави. И тогда погибнут много моджахеддин. Много будут схвачены. А знаешь, что в этот момент будешь делать ты?
— Шурави может говорить что хочет, — подался вперед Мухтаар.
— А ты будешь сидеть за решеткой и жалеть, что у тебя не хватило духу умереть в нашем с тобой бою.
— У шурави в рот гнилой язык, — бросил Мухтаар уже раздражительнее.
— И ты, сын лидера, будешь понимать, что твои люди отправились к Аллаху… — невозмутимо продолжал я.
— Молчать… — Протянул сквозь зубы сын Юсуфзы.
— … А ты остался здесь из-за собственной трусости. Из-за того, что не решился принять достойную смерть в бою. Все будут знать Мухтаара, сына Захид-Хана Юсуфзы, как простого труса, что сидел в застенках, пока его отец и братья гибли под Шамабадом.
— Молчать! — Крикнул Мухтаар и вскочил с лавки.
Я тоже резко поднялся. Алим подступил к нему на шаг.
Мухтаар глубоко дышал, скалился, словно зверь, и смотрел на меня, не отрывая полных злобы глаз. Однако кинуться в драку явно боялся. Слишком яркими были воспоминания о том, как я победил его на берегу реки.
— Но ты еще жив, — продолжил я холодно, — жив, потому что в тебе взыграл страх. А еще здравый смысл. Он же, этот здравый смысл, может спасти твоих людей. И тогда ты уже не будешь трусом. Ты будешь человеком, кто сохранил жизни своих моджахеддин. Не дал потратить их просто так.
Я говорил, а Алим торопливо дублировал мои слова на пушту. Мухтар слушал внимательно. Внезапно он отвел взгляд.
— Они пойдут на заставу боем, — продолжил я, — пойдут и все бесславно погибнут. Мы знаем каждый их шаг. Однако у тебя все еще есть возможность с честью выйти из этого боя. Спасти души своих людей. И мы, шурави, поможем тебе в этом.
Проговорив эти слова, я просто пошел на выход. Краем глаза заметил, как Мухтаар проводил меня взглядом.
— Шурави могут только убивать, — протянул Мухтаар, — вы прийти на нашу землю. Вы ставить на ней свои правила. Вы оскорблять, как мы живем.
Я замер, обернулся. Совершенно наобум бросил:
— За то время, что люди твоего отца воюют с нами, погиб один пограничник. Сколько погибло людей твоего отца? Сколько раз твои браться были на волосок от смерти?
Дослушав перевод Алима, Мухтаар сузил глаза, сморщил нос, словно оскалившийся пес.
— Сейчас, здесь, мы защищаем свою землю, — продолжил я, — а вы на нее нападаете. Вы воюете на нашей территории. Сейчас вы — никакие не защитники «своей земли». И теперь скажи мне, Мухтаар, кто гонит твоих людей под советские пули? Твой отец? Сомневаюсь, ведь с каждым погибшим он становится только слабее. Тогда кто?