Затмение: Корона
Шрифт:
Мимо Роузлэнда метнулась Пазолини и бросила в ВАшника гранату: все тут же залегли, кроме самого охранника, который среагировал слишком медленно, и взрывом его подбросило в воздух, а спиральный выброс крови забрызгал стену позади.
Роузлэнд вскочил и понёсся в здание, вверх по ступеням, не останавливаясь, не позволяя себе задуматься, не задерживаясь даже перезарядить оружие (он слышал, как чертыхается ему вслед Пазолини на смеси итальянского и английского), перепрыгнул через полуживого охранника на груде снесённых взрывом кирпичей, полураздавленное тело чуть шевельнулось под обломком, на который наступил, карабкаясь по куче, Роузлэнд; ВАшник застонал от боли...
Роузлэнд пробежал дальше, выбил дверь и увидел их.
Их наказывали.
Снаружи
За спиной Пазолини добивала раненых. Торренс поручил ей эту работу по итогам дискуссии вечером предыдущего дня. Торренс доказывал, что лучше оставить раненых живыми, чтобы создать врагу проблемы; это замедлит фашистов, вынудит использовать ресурсы, время и человекочасы. Но Пазолини указала, что армия ВА в Париже сравнительно невелика и состоит главным образом из фанатиков-расистов. Лучше уменьшить их численность, чем попытаться создать им такие неудобства. Если раненых выходят, они ожесточатся ещё сильней, став ценным политическим и военным активом врагов.
Торренс отвечал, что убийство раненых врагов — не слишком разумный с политической точки зрения шаг.
Как раз наоборот, возражала Пазолини. Это подчёркивает нашу целеустремлённость. Нужно показать свою силу, чтобы с нами считались.
Она убедила Стейнфельда и теперь дорвалась до дела. Иногда Торренс удивлялся, что другие не замечают очевидной разницы: ему просто хотелось избежать ненужных убийств, каждое из которых немного увеличивало его вину; Пазолини же убивать нравилось.
Хррак. Крик ВАшника оборвался.
Зато огонь возобновился: по периметру маленькой площади партизаны отстреливались от подоспевших ВАшников. Пока что штурмовиков было не больше дюжины. С ними легко было справиться: арьергардная группа Торренса сдерживала их гранатами и огнемётами.
Более существенная угроза таилась на севере: там, всего в нескольких кварталах, располагался лагерь резервистов Второго Альянса, откуда вполне могло уже выехать подкрепление на броневиках.
Но тут подоспел егернаут: у Торренса земля дрогнула под ногами, он боковым зрением уловил смещение колоссальной машины, и стальная башня, размявшись после долгой спячки, с наслаждением распрямилась. В гарнитуре зазвучали голоса: Ну что, свиньи, щас мы вам ножки зажарим!
Бойцы, контролировавшие егернаут, перемещали исполинскую машину по кварталу. Чего бы мы только ни достигли с егернаутом, подумал Торренс...
Он увидел, как из Тринадцатого центра выбегает Роузлэнд, белый, как стенка. Наверное, запаниковал. Похоже, всё-таки сорвался. Придётся его...
Но тут Роузлэнд нырнул в кузов эвакуатора, вернулся с ножницами для проволоки и, чертыхаясь на ходу, побежал обратно в здание. Торренс пошёл следом, посмотреть, что мешает эвакуации.
Поднявшись по лестнице и перебравшись через груды мусора, он нашёл Роузлэнда в большом вонючем помещении, возникшем, когда стены нескольких бывших квартир обрушили, а сами жилища соединили. Роузлэнд ножницами для проволоки резал пруты из упрочнённого пластика на шеях, запястьях и щиколотках узников. Все заключённые были в этих кандалах, сцепленные вместе, так тесно, что едва могли дышать или шевелиться. Торренс узнал этот твёрдый, но цепкий серый пластик, увидел, как от ножниц летят искры, прожигая в нём дырки. Его называли «наручники-лайт». Британские копы пользовались им, когда после очередного мятежа в камеры поступало большое количество задержанных; пластик поглощал статическое электричество и высвобождал его при каждом движении.
Торренс уж думал, что ничего не испугается, но тут был вынужден отвернуться, сдерживая рвотные позывы.
Примерно четверть заключённых скончалась в кандалах; трупы их так и висели на путах, разлагаясь. Некоторые сгнили окончательно и оползли слизью на пол. Другие — истощены, избиты, без сознания или в помутнённом сознании, лишённые остатков собственного достоинства. Они напоминали висящих на проводе птичек, слепленных из разноцветной глины.
И таких ещё сотни на верхних этажах... Торренс глубоко вздохнул и развернулся. Начал выкрикивать приказы, организуя эвакуацию. Счастье, что Клэр тут нет, и она не видит. Впрочем, как же ему иногда её недоставало...
Отель-де-Виль, Париж
Полковник Уотсон, Клаус и Гиссен стояли у мониторов комм-узла службы безопасности, следя за трясущимся на экранах изображением с камеры в подбрюшье хоппера, кружившего над Тринадцатым центром обработки беженцев.
— Как им удалось справиться с егернаутом? — спросил Гиссен, не потрудившись скрыть презрение. — Считалось, что это невозможно.
— Знаю, — отрезал Уотсон. — Но не знаю, как.
— Сколько хопперов вы можете туда послать? — спросил Гиссен. — Поддержка с воздуха компенсировала бы потерю егернаута...
— В данный момент только три, — пробормотал Клаус, отстучав запрос на телефоне.
— Боюсь, герр Уотсон, что ваше планирование оставляет желать много лучшего, — прокомментировал Гиссен.
Уотсон развернулся взглянуть на него, понимая, что ошибся, допустив сюда Гиссена, и размышляя, насколько серьёзной окажется эта оплошность. Гиссен, по прозвищу Ненасытный, был похож на финансового инспектора. Он был чопорен, лицом напоминал хорька и, необъяснимым образом освобождённый Риком Крэндаллом от необходимости носить униформу, одевался с элегантностью профессионального портного. Сейчас на нём был устаревший лет эдак на двести костюм из настоящей ткани в викторианском стиле, совершенно анахроничный («такое впечатление, что он, блин, на школьный спектакль по мотивам ранней пьесы Шоу вырядился», комментировал Уотсон), смоделированный по ферротипному образу и подобию некоего доктора Гулла, который-де имел отношение к делу Джека-Потрошителя [33] . Но методы Гиссена были вполне современными. В самолёте из Дрездена он подключился к мейнфрейму криминальной полиции и скормил машине собственную дедуктивную программу. Выводы Гиссена уже подтвердили предположения Уотсона: убийство Ле Пена осуществил, скорее всего, известный офицер Нового Сопротивления, Дэниел «Остроглаз» Торренс.
33
Сэр Уильям Уитни Гулл (1816-1890), выдающийся английский врач и один из подозреваемых в деле об убийствах Джека-Потрошителя.
— Вы здесь находитесь не затем, чтобы подвергать сомнениям мои планы или полицейские мероприятия, — заявил Гиссену Уотсон. Напрямую устроить тому выволочку он не имел права: должность Уотсона во Втором Альянсе носила полицейский характер, они с Гиссеном не превосходили друг друга по рангу; вообще говоря, пост Гиссена никаких рангов не добавлял, но от него так и разило авторитетом.
Уотсон краем глаза наблюдал за покорёженным артефактами цифрового сжатия сражением.
— Итить вашу мать, — выдохнул он, развернувшись к экрану как раз вовремя, чтобы полюбоваться зрелищем угнанного егернаута, который превращал конвой броневиков и полицейских машин в груду металла. Егернаут просто прокатился по ним и раздавил. — Как они этого добились? Кого они подкупили? Операторов набирают из самых верных...