Затмение: Корона
Шрифт:
— Не думаю, что это рискованно. Нам многое известно о Расоселективном Вирусе. Мы знаем, что в настоящее время он существует в одной лаборатории и на одном складе. В Лондоне. Нельзя просто выпустить его в городе и предоставить ему делать своё дело. Нужны оптимальные температурные условия. Запусков должно быть много, они должны осуществляться одновременно — вирус быстро отмирает. Они его таким разработали, чтобы снизить вероятность мутаций. Кроме того, они тревожатся, что вирус может оказаться не столь селективен, как им бы хотелось — с одним геном в ДНК что-то не так, и вирус тебя прикончит.
— Так тебе твердит твоя разведка. Твой Бадуа и твои шпионы НС, — сказал Кесслер, качнув головой. — Это ведь по существу слухи. Ты ставишь всё на кон в предположении, что они верны. Я тебе говорю: не рискуй.
— Я с ним согласен, Смок, — сказал Жером.
Тут впервые нарушил молчание Баррабас.
— Вирус должен быть остановлен. Людей надо предупредить любыми средствами. Возможно, успеем разработать какие-нибудь антивирусные средства...
— Если придётся. Мы за ними следим. У нас там агент. Мы узнаем, если они возьмутся за дело.
— Ты надеешься, что вы успеете узнать, — ответил Кесслер. — Ты надеешься, что вам известны все места, где хранится зараза. Лучше бы ты оказался прав.
Он встал, вышел из-за стола и удалился в здание.
Беттина допила чай и выхлебала большую часть Жеромова, потом принялась хрустеть ледышками. Всё это время она не сводила со Смока мрачного взора.
— Он прав, — сказала она. Похрустела раз, другой. — Ты рискуешь.
— Нужно рискнуть, чтобы всё устроить в точности, — ответил Смок. — Мы ставим на оптимальный вариант. Мы не думаем, что всё так обязательно и получится.
В воспоследовавшем молчании по сухой траве снова что-то прошелестело.
— Знаешь что, Смок? — наконец отозвался Жером. — Когда ты рассуждаешь об энтелехии, тебя легко принять за религиозного фанатика. Ты в это веришь, тебе нравится в это верить. Какая-никакая связь с Богом. Может, ты так скрашиваешь одиночество. Не, ну прикольно. Но что, если эта вера отражается на твоей способности планировать наши действия?
— Не только я, — ответил Смок со странным ощущением, размышляя, может ли Жером оказаться прав. — Торренс, Стейнфельд и Бадуа тоже. Уитчер одобрил. Стейнфельд и Бадуа... — он сделал паузу, позволив себе показаться виноватым, — тоже опасаются вируса. Вы же понимаете, их расы.
— Слушай, чел, — сказала Беттина, — я не имею в виду, что ты негров не любишь, но...
— Моя раса в опасности, — возразил Смок. — Человеческая раса. Homo sapiens. Это моя раса, Беттина.
Они смотрели на него. Смок глядел в пустыню.
Шелест. Пыльно-серый тарантул, весь какой-то изломанный и колючий, взобрался на край перил футах в тридцати. Джо Энн увидела его и отпрянула вместе со стулом.
— О Боже, как я их ненавижу. Я их просто терпеть не могу, правда. Я пауков ненавижу, а эти ещё хуже. Патрик...
Баррабас поспешно сказал:
— Я их тоже не выношу, дорогая. Я тоже не люблю пауков.
—
— Когда животные себя ведут неестественно, — отозвался Жером, — это может означать знамение.
Джо Энн взглянула на Смока.
— А ты не...
Смок был поглощён своими мыслями. О ставках. О смерти.
Джо Энн побелела.
— О Боже, оно сюда ползёт, кто-нибудь, помогите... я пошевелиться не могу... я правда арахнофобка... пожалуйста...
Беттина рявкнула:
— Жером, прикончи эту тварь, чтоб эта девчонка заткнулась.
— Я?
Беттина с отвращением фыркнула и неожиданно воздвиглась со стула, который от этого движения перевернулся и звякнул о камни. Она вперевалку подошла к тарантулу и резко, один раз топнула по нему сандалией. Тарантула раздавило.
Джо Энн отвернулась, зажав рот, а Беттина сняла сандалию, соскребла то, что осталось от паука, о край камня и зашвырнула в траву. Потом отошла к вделанному в стену крану — помыть подошву. К подошве всё ещё пристали куски ножек тарантула.
Ворон взвился в воздух и перелетел на край террасы...
ПерСт, Космическая Колония
Расс никогда не занимался работой в космосе. Он не думал, что ему понравится. Он оказался прав.
Расс Паркер с натугой брёл по стальной равнине через вакуум. Магнитные ботинки отрывались от корпуса с клацаньем, эхом заполнявшим скафандр. Каждый шаг требовал усилий; он прошёл всего около четверти мили, но уже начинал уставать. Поискав взглядом Лестера, он на миг запаниковал — товарища не было видно. Потом до Расса дошло, что Лестер в слепом пятне периферического зрения идиотской старой модели шлемовизора.
Он повернул голову и увидел Лестера чуть позади, с такой же натугой бредущего вперёд. Ему полегчало. Лестер хороший парень, он знает, что делает. Он часто работал в космосе.
Когда они выбирались через 70-й воздушный шлюз, Расса пробила такая дрожь, что даже страх перед планами Уитчера отступил. Они вышли на тёмную сторону Станции, и солнечного сияния тут не было. Но звёзды...
Звёзды видны изнутри Колонии или из челнока, спору нет. Однако параллакс-эффект открытости горизонта внушал ощущение, что Колония — миллионотонная громада кристаллосплава — не более чем спора пыльцы, а он сам — приставшая к ней мошка. Блеск звёзд снаружи был величественным, резким, как исторгнутая синтезатором высокая нота си. Земля походила на рождественскую ёлку, Луна была как фонарь.
Потом...
Его скафандр накачали воздухом, и он побрёл через безвоздушную пустоту; руки напряглись, практически онемели. Скаф был дешёвый, устаревшей модели, списанный с корейской лунной базы. Расс предпочёл бы газопроницаемый, более гибкий. Кроме того, в скафандре воняло несвежими носками. Тканевая подкладка местами порвалась, и ему натирало; чувствовалось, что скафандр отработал человеко-годы. Трудно было сказать, когда он прохудится. Но когда это произойдёт, Расс умрёт в считанные секунды.