Затмение: Полутень

Ширли Джон

Тут появился Берген. Берген поговорил о чём-то с охраной, показал им бумагу; охранники прочли её и пошептались со Спарксом. Спаркс, раздражённый, что его перебили, расстегнул наручники Спектора. Берген хмуро сказал:

— Идёмте, мистер Спектор.

Спектор больше не был сенатором.

Они остановились в коридоре. Неподалёку прохаживался охранник, отчаянно зевая и временами подпирая стену, чтобы предаться просмотру мыльной оперы по карманному телевизору.

Ледяным тоном Берген сообщил:

— У меня приказ отвести вас обратно в камеру и ходатайствовать о повторном рассмотрении дела. Вас выпустят. Вы получили особое помилование. Такое случается реже, чем у кур клыки вырастают. Бэрридж сумел доказать, что видео подделано. Пока что этого не огласили публично, да и судья, который вынес вам приговор, отсутствует, и Бэрридж добился лишь временного освобождения.

— А чё

это ты такой расстроенный, Берген? — перебил его Спектор, внимательно глядя Бергену в лицо. Берген не ответил. Спектор продолжал: — Ты всё, что мог, сделал, чтобы мне напакостить и завалить мою защиту. Ты с ними заодно, кто б они такие ни были. Кто бы меня ни подставил. Я это чую. Ну так что скажешь?

Берген тоскливо смотрел на него.

— Давай, колись, сука. Кто это был? Зачем со мной так поступили?

Берген покосился на охранника. Тот всецело ушёл в перипетии мыльной оперы; крошечные персонажи на его ладони мелькали, исполняя миниатюрную хореографию игрушечных конфликтов.

Берген глубоко вздохнул и посмотрел Спектору в глаза.

— Ладно. Мне уже всё равно... Хочу, чтоб ты знал. Мы с Соней и Бакстером работали на одну организацию. Соня согласилась, потому что её любовницу, девушку, с которой она восемь лет прожила, обвинили и судили по видео. Она сильно по ней тосковала. Бакстер согласился, потому что он одновременно был членом другой организации: Братства Освобождения Чёрных — они четверых высокопоставленных активистов потеряли на видеоуликах, подделанных Вторым Альянсом. Я согласился... я всё это спланировал, потому что я слишком часто видел, как умирали невиновные. Мы думали, что если тебя, сенатора, осудят по видео и казнят на публике, а потом мы сделаем правду достоянием общественности, оправдаем тебя посмертно, то это привлечёт внимание ко всей бодяге. Заставит их расследовать вашу подноготную. И ещё: из мести. Мы считали тебя виновным. Виновным в смерти всех тех, кто был казнён ни за что ни про что.

Спектор покивал, как заводная игрушка.

— Ну да, — тихо сказал он. — Я виновен... и меня выпускают. На свободу. А вина падает на ваших людей, вашу организацию. Скажут, что это изолированный инцидент подделки видеоулик, исключение. Заставят меня замолчать. И как только я окажусь на свободе, где всё намного приятнее, я, скорее всего, так и сделаю.

Осознание этого факта надвинулось на него, как стена тьмы, и ударило, словно приливная волна. Скольких же безвинных я погубил ради своей карьеры?

— Да, — проворчал Берген. — Поздравляю, Спектор, сукин ты сын. Соня и Бакстер пожертвовали собой зря... — Голос его упал. Видимым усилием совладав с собой, он продолжил: — Тебя выпускают в...

Но Спектора не отпускала грызущая изнутри тварь. И он понимал, что она его так и не отпустит. Никогда. (Хотя какая-то часть сознания сказала: Не делай этого! Останься в живых! Впрочем, эта часть могла говорить только хриплым шёпотом.)

— Берген, погоди. Ступай к Бэрриджу. Скажи, что ты всё знаешь про случай с Соренсон. Повтори, что я сказал.

— Случай с Соренсон. Что...

— И скажи, что, если он хоть заикнётся об этом видео до завтрашнего дня, ты расскажешь всё, что знаешь про неё, про Соренсон. Скажи, что ты узнал о ней от меня. Он будет молчать.

— Но ордер на освобождение...

— Порви его. Идём — ты обязан объяснить Спарксу, что у тебя в бумагах ошибочка вышла. Скажешь, напутали там что-то.

Спектор вышел на сцену, бегло оглядел камеры и аудиторию за пуленепробиваемым стеклом. Навёл пистолет, заряженный холостыми, на усмехающегося человека в ковбойской шляпе, который направлялся к нему с противоположного конца сцены, держа в мускулистой руке большую пушку.

Спектор шёл прямо на ствол, заряженный настоящими пулями. И слабо улыбался, думая: Это единственный способ освободиться.

Нью-Йорк

Это место, Пустую башку, можно было за два квартала унюхать. В любом состоянии можно было, если опыт есть. Обычные прохожие на улицах, наверное, и не отличили бы запах от фоновой смеси моноксидов, едкого сигаретного дыма, кислотного дождя, пахнувшего разбитой батарейкой, и маслянистой речной гнили. Но нарик бы запросто выцепил из фона дразнящую нотку амил-пара-трипталина [21] . Как

иголку из стога сена. Он фыркнул и тут же благоговейно посерьёзнел при мысли об иголке из аналогии, об иголке в соске...

21

Название предположительно отсылает к популярному антидепрессанту амитриптилину. Химического смысла не имеет.

Место располагалось на 121-й Ист-стрит, в полуквартале от Ист-ривер. Ночным путникам лучше было побыстрее преодолевать тёмную часть улицы, направляясь к призывно горевшим в конце квартала фонарям, потому что после наступления тьмы из реки выбирались пиявки; слизняки ползали по стенам и карнизам старых зданий, ориентируясь по человеческому теплу: эдакой восьмидюймовой миноге ничего не стоило свалиться на тебя с крыши и с влажным чпок укусить в шею; пиявки вводили жертвам парализующие токсины и, стоило тем рухнуть без сознания, высасывали их досуха.

Когда Чарли свернул на улицу, солнце только заходило; пиявки ещё не могли вылезти из реки, но Чарли всё равно косился на крыши. Там обитали сквоттеры.

С жильём в Нью-Йорке дела обстояли хуже некуда. После Депрессии Размыва большая часть фирм Уолл-стрит перебралась в Токио или в плавучий город, ВольЗону. На рубеже веков бум манхэттенской недвижимости миновал; город просто не мог больше себя обеспечивать [22] .

Тем не менее иммигранты продолжали прибывать в загнивающий город; Нью-Йорк стал меккой разочарований, вторым Мехико, окольцованным и стеснённым хибарами, лачугами, картонными и пластиковыми хижинами за оградами из консервных и пивных банок, каждая свободная крыша Манхэттена обросла такими несанкционированными жилищами, а иногда многими слоями их, пока не обрушивалась внутрь, в заброшенные тёмные пещеры старых домов, а искалеченные падением сквоттеры попросту оставались гнить в грязи: пожарники и скорая помощь были редкими гостями вне стен охраняемых цитаделей среднего класса и богачей.

22

Некоторое торможение цен на жилую и офисную недвижимость Манхэттена на рубеже XX и XXI вв. действительно имело место и в нашей реальности, но, как легко догадаться, связано это было с крахом доткомов и, главным образом, терактами 11 сентября 2001 г.

Чарли почти достиг цели. Он прихватил с собой ножик и спрятал его в ботинке, потому что знал: если и есть на свете зажопье из зажопий, то вот оно, здесь. Однако пугали его не здешние обитатели, а Место. Ему страшно было закидываться румом в этом Месте. В Пустой башке [23] .

У него сердце бухало в груди, его трясло, непонятно — от страха или от предвкушения того, что предстояло ему в Пустой башке. Но, стараясь взять себя в руки, он отвёл взгляд от приближавшегося Места, попытался сфокусироваться на окрестностях. Какая-то ёбнутая на всю голову Поллианна [24] высадила чахлые деревца на тротуаре, расчистив от грязи квадраты, где некогда росли старые деревья. Кислотный дождь, впрочем, нещадно изгрыз листья и ветки, оставив только стволы, голые и безжизненные, как старомодные телеантенны. Крыши местами озарял свет факелов, оттуда доносилась какофония звуков, переливаясь через края на улицу, словно сомнительной ценности жирное варево из забытого на огне котелка.

23

В рассказе Суитбайт-пойнт, примыкающем к роману Мокруха, у Ширли глухо упоминается человек (или место) — Понуроглавец, ассоциируемый/ое с тайными оккультными обществами и притонами Нью-Йорка; возможно, здесь имеется какая-то перекличка (между Hollow Head и Head Underneath).

24

Чарли имеет в виду героиню одноимённого классического нравоучительного романа для детей.