Завет воды
Шрифт:
— Это идеальный план, — твердо говорит Дигби.
В маленькой операционной Дигби они усаживают Ленина и привязывают его голову к мягкому ортопедическому каркасу, прикрепленному к операционному столу. Маркировочной ручкой Мариамма проводит вертикальную линию от переносицы до центра черепа Ленина. Рулеткой отмеряет одиннадцать сантиметров вдоль линии. От этой точки она проводит вторую линию, перпендикулярно первой, ведущую к правому уху Ленина. И отмечает крестиком три сантиметра вдоль этой второй линии.
— Удаление жидкости из одного желудочка
— Мне следовало бы поинтересоваться.
Трепан, который привезла Мариамма, делает слишком большое отверстие. Посоветовавшись, Дигби приносит спиральное сверло, которое он использует для длинных костей. Она вводит местное обезболивающее под кожу и немного вглубь в районе крестика. Скальпелем делает небольшой, но глубокий надрез до кости. Дигби, как привычный к этому инструменту, действует спиральным сверлом. Как только он чувствует, что пронзил внешнюю пластину черепа, за дело берется Мариамма, откусывая кусачками фрагменты кости, пока перед ними не открывается блестящая мембрана, покрывающая мозг. Даже сквозь эту маленькую дырочку видно, как вздулась мембрана, как мозг под давлением рвется наружу. Дигби замечает, как вздрогнула Мариамма: это мозг близкого ей человека.
Она берет в руки иглу для спинномозговых пункций. Длинную и полую, со съемным внутренним стилетом. Еще раньше она сделала отметку на стержне в семи сантиметрах от кончика иглы. Мариамма прикрепляет кровоостанавливающий зажим к канюле иглы и вручает его Дигби.
— Встаньте прямо перед ним, Дигби, и держите зажим. Я встану сбоку. Вы должны следить, чтобы я целилась во внутренний угол глаза с вашей точки зрения. А я, со своей позиции, буду целиться в козелок его уха. Даже если я наклоню иглу в переднезадней плоскости, ваша задача — не дать мне отклониться в горизонтальной, следить, чтобы я целилась во внутренний угол глазной щели.
Помоги нам господи, как же все приблизительно, думает он.
Мариамма вводит иглу внутрь мозга. На глубине пяти сантиметров она останавливается и вытягивает внутренний зонд. Из канюли ничего не выходит. Она идет глубже, вводя иглу еще на сантиметр, и опять проверяет.
Чистая, как родниковая вода, жидкость брызжет из канюли.
— О боже! — восклицает Дигби.
Теория — это, конечно, хорошо, но доказательством ее становится густая жидкость, капающая на салфетки.
— Я вижу, как поверхность мозга оседает! — радуется Мариамма.
Когда поток иссякает, она вставляет зонд обратно во внутреннюю полость и извлекает иглу, затем тампонирует кость стерильным костным воском. Едва она успевает завязать узелок на единственном шве, которым закрыла рану на скальпе, как они чувствуют, что стол зашатался. Снизу появляется рука без перчатки.
— Погоди! — вскрикивает Дигби, быстро снимая фиксирующие повязки.
Ленин уставился на них сонным взглядом из-под вороха повязок на лбу — как крот, высунувшийся из норы, щурясь от света.
— Снимите маску, — тихонько советует Дигби Мариамме, снимая свою.
Голова Ленина неподвижна, но глаза мечутся между Дигби
— Мариамма, — слабым хриплым голосом произносит только что пребывавший в коме пациент. — Я так рад тебя видеть.
глава 77
Дорогами революции
Воскресший Ленин не сводит с нее глаз. Мариамма не в силах двинуться с места. Она смотрит, как Дигби разрезает повязки, фиксировавшие голову Ленина, невозмутимо беседуя с ним, как будто они встретились где-нибудь в клубе.
— Я Дигби Килгур. Мы виделись с вами утром, но сомневаюсь, что вы об этом помните.
Мариамме на миг кажется, что они сейчас пожмут друг другу руки, как Стэнли и Ливингстон. Вполне уместный жест. Их прошлая встреча уже вошла в легенды: Ленин погрозил доктору кулаком, а доктор Килгур отправил бунтаря обратно в матку при помощи тлеющего кончика сигары.
— Вы не в поместье, а в лепрозории «Сент-Бриджет».
Ленин заметно встревожился.
— Здесь вы в безопасности. Нам пришлось тайно вывезти вас из «Садов Гвендолин». Там слишком опасно.
Правая рука Ленина медленно всплывает к голове.
— Осторожно! — предостерегает Дигби. — У вас там шрам.
Дигби смотрит на Мариамму, как бы приглашая: ваша очередь!
— Как твоя голова? — спрашивает она.
Боже. Неужели это мои первые слова, обращенные к единственному возлюбленному после пяти лет разлуки? Как твоя голова? — после того, как я просверлила дырку в твоем черепе и воткнула иголку тебе в мозги?
Краска заливает ее лицо. В детстве никто, кроме Ленина, не мог заставить ее так краснеть.
— Голова нормально, — отвечает он. — Я помню…
Врачи напряженно ждут продолжения. Птичка-портной за окном чирикает: давай-давай-давай-давай. Мариамма затаила дыхание.
— Я помню, у меня очень долго болела голова. — Он вымучивает каждое слово по-английски, давно не было практики. — Если я кашлял или чихал, голова… взрывалась. Из меня как будто выдавливали жизнь. — Речь становится все свободнее. — У меня были судороги. Часто. Каждый день. У нас имелись капсулы с цианидом. И я уже готов был принять свою, но потом подумал… — Опять пауза, как радио, теряющее волну.
— Где это было? — уточняет Дигби.
Ленин роется под подолом своего мунду. Дигби помогает, извлекая рулончик рупий, стянутых резинкой, и маленький грязный полиэтиленовый сверток.
— Доктор, — обращается Ленин к Дигби, — мама рассказала, что вы помогли ей, когда она больше всего в вас нуждалась. Вы предотвратили мое преждевременное появление в этом мире. А теперь вы предотвратили мой уход!
Дигби смеется:
— Оба раза преждевременные попытки. Но, поверьте, если бы я не отыскал Мариамму, цианид вам не понадобился бы.