Завет воды
Шрифт:
— Он находился в Кочине, писал статью о засолении внутренних вод. Но не успел туда приехать, как попросил кочинскую редакцию срочно достать ему билет до Мадраса. Я вообще узнал о его отъезде только после катастрофы. Я очень давно хотел, чтобы ваш отец написал что-нибудь из Дубая или Катара, о жизни наших соотечественников в тех краях. Знаете, когда в пятидесятые в Персидском заливе нашли нефть, множество бесстрашных молодых людей ринулись туда на калла каппал — простых самодельных лодках, которые сколачивали прямо на берегах рек, — или на дау, которые и по сей день курсируют туда-сюда. У них не было никаких документов, вообще ничего. Но знаете что? Люди до сих пор повторяют тот же путь, потому что не могут себе позволить «Сертификат об отсутствии возражений» или билет на самолет. Их фактически выбрасывают в море в виду суши, и они вынуждены плыть или идти вброд до берега. Если поймают, их ждет тюрьма. Я хотел, чтобы ваш отец добрался туда на дау — законным образом, разумеется, — и описал свое путешествие. А потом, предлагал я,
— Вы хотите сказать, что не знали о сложных отношениях моего отца с водой?
Нет, он не знал. И был ошарашен, когда Мариамма рассказала про Недуг и продемонстрировала генеалогическое древо. При описании подробностей вскрытия мозга редактору, похоже, даже становится дурно.
— И вот так своей смертью мой отец разгадал тайну.
Редактор на время теряет дар речи.
— Боже мой, — потрясенно выдыхает он наконец. — Я и не подозревал! Знаете, наши читатели — его поклонники — были бы счастливы узнать эту историю. Разумеется, на моих устах печать. Могу вас заверить, сам я не пророню ни слова.
— Вообще-то я была бы рада, если бы вы написали об этом. Покров тайны вокруг Недуга на протяжении многих поколений не пошел на пользу. Тайны губительны. Как нам бороться с заболеванием, если мы не знаем, сколько людей им страдают и как оно наследуется? Моим родным это, возможно, не понравится, но я с радостью поделюсь и историей моего отца, и всем, что мне известно. Победа над Недугом — цель моей жизни. Именно ради этого я собираюсь в Веллуру учиться нейрохирургии.
Дорогая Ума,
С тех пор как папин редактор написал большую статью о Недуге и о том, как тот стал причиной гибели Обыкновенного Человека, мои родственники внезапно возжелали поговорить со мной. Прилагаю к письму вырезку из газеты. Я знаю, что Вы не читаете на малаялам, но можно посмотреть на фотографии. Статья читается как детектив, где отец — одна из жертв. А сыщик, выслеживающий убийцу, — дочь жертвы! Озаглавлена она «Обыкновенный Человек разгадывает тайну собственной смерти от Недуга». Я рада, что он использовал слово «Недуг». Думаю, вариант «болезнь Реклингхаузена» не только звучит громоздко, но, как сказал доктор Дас, возможно, данное состояние не имеет отношения к болезни Реклингхаузена. Люди передают по цепочке мою просьбу написать мне, если в их семье были случаи отвращения к воде. Кстати, я думаю, это и впрямь лучший скрининговый вопрос. Поверьте, в Керале, если вы не любите воду, люди это сразу заметят. Мне рассказали уже про три семьи. А еще благодаря родне у меня теперь есть истории многих невест, уехавших после свадьбы, — пропущенных элементов «Водяного Древа».
Поразительно, что женщин с Недугом все помнят как «странных». Их чудаковатость бросалась в глаза не меньше, чем их неприязнь к воде. Нас, девочек, с раннего возраста учат быть «адаккавум» и «отуккавум», скромными и незаметными. Но эти девушки были какими угодно, только не смирными и тихими. Одна была настолько прямолинейной, что потенциальные женихи держались подальше. (В мужчине ровно такое же качество назвали бы уверенностью в себе.) Когда она в конце концов вышла замуж, то выстроила себе дом на дереве на участке мужа. Она панически боялась наводнения, но не высоты. Когда река выходила из берегов, она жила в этом домике. Еще одна девушка в детстве обожала змей и была совершенно бесстрашной. В деревне у мужа ее всегда звали на помощь, если кто-то находил в кухне змею. Она хватала змею за хвост и держала в вытянутой руке. Змея, вероятно, не могла вывернуться и укусить — ей нужна опора, чтобы сопротивляться. Но кто бы захотел проверять? Я выяснила, что обе эти женщины умерли с симптомами, напоминающими симптомы моего деда: головокружение, головные боли, парез лица. Третья девушка намеревалась стать священником, что само по себе ересь. Она одевалась как священник и пыталась проповедовать в церкви. Ей за это попадало. Тогда она встала у входа в церковь и начала проповедовать, пока ее не прогнали. Семья насильно отдала ее в монастырь, но она сбежала и оказалась в мужской семинарии, коротко постригшись и прикинувшись мужчиной. После этого ее заперли в сумасшедшем доме, где она и умерла.
Впрочем, что касается эксцентричности и странности, — моего деда, отца, Нинана, ДжоДжо и моего кузена Ленина можно было назвать странными, каждого по-своему. У каждого из них было сильное влечение, отличавшее их от других. Либо страсть к лазанию по деревьям, либо безудержное стремление идти строго по прямой, или шагать пешком так далеко, что другие и помыслить не могут. Полагаю, Вы согласитесь, что подобные «чудачества» нельзя объяснить опухолью слухового нерва? Итак, вот моя гипотеза: что, если акустические невриномы имеют некоторый аналог в сознании, вызывают определенное отклонение, которое является частью Недуга и проявляется в «чудачествах»? Что, если у них «опухоль разума» (как я это для себя называю) — нечто, что мы не можем увидеть невооруженным глазом или при помощи наших обычных приборов?
Однако, возможно, у меня есть инструмент, позволяющий изучать сознание моего отца. У него была навязчивая привычка
В своем новом проекте Мариамма сталкивается с одним серьезным препятствием: нечитаемый почерк отца. Любопытным ребенком она залезала в его дневники в поисках пикантных секретов, но все ее шпионские потуги были пресечены микроскопическими строчками, автор которых не терпел полей и пробелов. Отец писал так, как будто бумага была дороже золота, даже если чернила бесплатны. То, что писал он по-английски, обеспечивало некоторую конфиденциальность, но клиновидные буквы напоминали шумерскую письменность. Расшифровывать его почерк — это все равно что изучать иностранный язык. Кроме того, самые ценные мысли могли быть погребены в море банальных ежедневных наблюдений — за плесенью, например, за ящерицами, падающими со стропил, и прочими пустяками. Когда Мариамма бегло просматривает заголовки в блокноте, она обнаруживает ЗАПАХИ, СЛУХИ, ВОЛОСЫ (НА ЛИЦЕ И НА ТЕЛЕ), СТУПНИ и ПРИВИДЕНИЯ. Несмотря на эти вехи, уже через несколько страниц записи отклоняются от заданного курса, отец переключается на что-нибудь другое и никогда больше не возвращается к прежней теме. Никаких указателей или перекрестных ссылок у него не существовало. Не может быть и речи о том, чтобы просто пролистать страницы. Предстоящая задача обескураживает. И кажется непосильной.
Каждый вечер, перед тем как уснуть, она вспоминает Ленина. Если б только можно было поболтать с ним, вспомнить о событиях дня. Она рассказала бы, как хорошо ей дома; одна беда, что теперь она не может быть здесь никем иным, кроме как доктором. Скорей бы закончилась эта повинность и можно было начать учиться нейрохирургии.
А как прошел твой день, Ленин?
Жутко даже представить. Да и жив ли он вообще? А если он погиб, как она об этом узнает?
Ума приходит в восторг от идеи «опухоли разума» и воодушевленно поддерживает ученицу. И Мариамма каждый вечер корпит над дневниками, по ходу дела составляя указатель. Это выматывающая работа, от которой пальцы ее в вечных медных пятнах от папиных чернил. Постепенно скорость чтения увеличивается. Указатель расширяется. До сих пор единственное наблюдение о работе разума отца — это его способность перепархивать от темы к теме, как мотылек в комнате, полной свечей. Так и выглядит опухоль сознания? Но от некоторых фрагментов у Мариаммы порой перехватывает дыхание:
Вчера вечером Элси рисовала, сидя в постели, а я смотрел на профиль моей жены, самое прекрасное, на что когда-либо падал мой взгляд. И внезапно у меня случилось видение, как будто открылся портал во времени. Я увидел путь Элси как художника так же ясно, как путь стрелы, летящей в небе. Я понял, как никогда прежде не понимал, что она оставит след для грядущих поколений. Я ничто в сравнении с ней, мне лишь посчастливилось жить в присутствии такого величия. Я так разволновался, едва не расплакался. Она заметила странное выражение моего лица. Но ни о чем не спросила. Может, прочла мои мысли и все поняла, а может, ей показалось, что она поняла. Она отложила набросок и толкнула меня на спину. Она овладела мной, как королева, пользующаяся одним из своих клевретов, но, к счастью, я единственный клеврет, которого она любит. Моя единственная претензия на вечную славу будет основываться вот на чем: меня выбрала Элси. Она выбрала меня, и, значит, я чего-то стою. Вот и все мои амбиции: оставаться достойным этой выдающейся женщины.
А в другой вечер Мариамма натыкается на абсолютно иной момент в браке родителей, он словно удар дубиной: после жуткой смерти Нинана ее родители ополчились друг на друга. Ее бросает в холод от слов отца, таких грубых и безжалостных на странице блокнота: мучительная боль от сломанных лодыжек; ненависть к себе за то, что не спилил дерево; несправедливый гнев на Элси за то, что сбежала из Парамбиля, — ко времени этой записи мама отсутствовала уже шесть месяцев. Мариамма и не подозревала, что они расставались! Слова отца бестолковы и бессвязны, спасибо опиуму. Вместо «опухоли разума» Мариамма разглядывает выгребную яму рассудка наркомана. Да, это научный поиск, но объект под микроскопом — ее отец. Его мысли разрушительны для нее.
Мариамма закрывает дневник, выходит из комнаты, борясь с искушением отказаться от исследования.
Прошу Тебя, Господи, пока я иду вслед за мыслями моего отца, не дай мне в итоге возненавидеть человека, которого я люблю и боготворю. Не отнимай этого у меня.
Ноги сами несут ее к Каменной Женщине, светящейся даже в сумерках. Сама сущность ее матери, воплощенная в камне, постоянна, как ничто другое в жизни Мариаммы; своей неподвижной позой она выражает терпение природы, времени, которое измеряется веками, а не часами или минутами. Мариамма долго сидит рядом с ней.
— Недуг… это ведь просто жизнь, да, Амма? — обращается она к Каменной Женщине. — Может, я ищу вовсе не разгадку тайны Недуга или тайны своего появления на земле. Тайна заключается в самой природе жизни. Я и есть Недуг. Может быть, я ищу не особенности работы разума Аппы, ключи к наследственному заболеванию. Наверное, на самом деле я ищу тебя, Амма.
глава 75
Состояния сознания