Заяц, жаренный по-берлински
Шрифт:
…Один из бойцов, поморщившись, махнул Ломову рукой.
– Да не про танк с самоходкой! Знаешь, про какую любовь…
Ломов утвердительно кивнул – мол, сейчас. И тут же затянул следующую частушку:
Положила в трусики
Два кольца и бусики.
Хоть бы кто-то подошел,
Поскорее их нашел!
…Провозин подлетел к Трошкину. Вытянувшись в струнку, козырнул.
–
Трошкин махнул рукой.
– Вольно!
Опустив руку, Провозин расслабился. Трошкин кивнул на поющего Ломова.
– Веселый мужик!
Провозин повернулся в сторону Ломова.
– А-а-а… Ломов. Он и частушки поет, и байки любит травить. Да все из жизни. Про один «Метрополь» уже столько их рассказал…
– Про какой «Метрополь»?
– Ресторан, московский. Он работал там, поваром.
Лицо Трошкина радостно расцвело.
– Что ж ты не доложил, что у тебя есть повар? Да еще и из «Метрополя»? Он же нужен нам. Позарез!
– Трошкин вздохнул.
– Утром упала бомба. Рядом с полковой кухней. Двоих поваров – наповал…
– Так у меня их как раз двое, товарищ подполковник!
– полуобернувшись, Провозин кивнул на Синдяшкина.
– Вон тот, щупленький, - тоже.
– Немедленно отправить обоих в распоряжение моего заместителя по тылу! – приказал Трошкин.
Провозин козырнул.
– Есть!
Трошкин развернулся и направился к своей эмке. Забрался в машину. Эмка тронулась с места. Провозин сделал несколько шагов в сторону бойцов. Остановился и посмотрел на Ломова с Синдяшкиным.
– Ломов!
Ломов оборвал песню на полуслове. Гармонист прекратил играть. Петр Егорович нехотя поднялся.
– Я!
– Синдяшкин!
Синдяшкин тоже встал.
– Я!
Провозин махнул рукой.
– Ко мне!
Ломов и Синдяшкин, переглянувшись, пожали плечами и направились к командиру роты.
***
Метрах в десяти от палатки хозчасти стояла передвижная кухня - повозка с огромным баком для пищи. Сразу за передвижной кухней находился разделочный стол, а еще дальше горел костер. Пламя костра лизало висящий над ним большой котел.
Над разделочным столом склонился Синдяшкин.
– Вот мы и повоевали! Шли на передовую… А попали - в тыловой обоз. Видно, такая у нас судьба – всю жизнь торчать на кухне. Даже на войне.
Ломов пожал плечами.
– Ну, судьба так судьба.
Он подошел к столу, взял в руку чайник, пододвинул к себе жестяную солдатскую кружку и начал наливать в нее чай.
Метрах в двадцати от Ломова, из-за палатки хозчасти, выпорхнули Валентина и еще одна медсестра – Татьяна, лет на пять моложе Валентины. Обе шли мимо кухни, весело о чем-то болтая. Ломов заметил Валентину. Валентина увидела Петра Егоровича. Ломов улыбнулся. Валентина - тоже.
Синдяшкин наклонился к коробке с тушенкой, лежащей на земле у ног Ломова, и начал ее распаковывать.
Девушки продолжали движение, и Ломов, не отрывая от Валентины глаз, повернулся всем корпусом следом за медсестрой. Струя воды из носика чайника в руке Ломова полилась сначала мимо кружки на стол, а затем, минуя стол, попала прямо на голову склонившегося над коробкой Синдяшкина. Отпрянув в сторону, Синдяшкин распрямился.
Увидевшая это Валентина прыснула от смеха. Татьяна удивленно посмотрела на нее, а потом тоже перевела взгляд на поваров.
Синдяшкин, обтирая руками мокрую голову, возмущенно уставился на Ломова.
– Ты что?!
Спохватившись, Ломов поставил чайник на стол.
– Извини.
Синдяшкин обернулся и увидел медсестер. Те, уже не глядя на поваров, уходили от кухни все дальше и дальше. Синдяшкин сразу все понял и расплылся в улыбке.
– А-а-а… Это не та, что в машине была? С ранеными?
Ломов молча кивнул головой. Он продолжает зачарованно смотреть Валентине вслед.
Синдяшкин подошел к Ломову и толкнул его в бок.
– Э! А ты часом не втрескался?
Ломов бросил на друга сердитый взгляд.