Зеленый фронт

Рус

– Где же я тебе партизан сроблю, - удивилась она, вновь смачивая кусок полотна.
– Нету тут партизан. Германец вон словно с цепи сорвался. Как третьего дни начал по селу шастать, так до сих пор все и продолжается... Куда?! Лежи, лежи, - неожиданно сильными руками она прижала его к кровати, когда он попытался привстать.
– Лежи спокойно. Сейчас поснедать принеслю...

Она отошла от лавки, к которой привалился раненный, и подошла к столу, на котором начала греметь какой-то посудой. В это время бойцу все же удалось встать на ноги.

– Серафима, я должен идти, - еле слышно шептали его обкусанные губы.
– Там

люди погибают..., - побледневшие пальцы с силой вцепились в косяк двери.
– Уйди! Командир ждет донесение... Я должен..., - боец попытался оттолкнуть дородную женщину с прохода, но женщина оказалась сильнее.

– Эх, еловая твоя башка!
– беззлобно бормотала она, подхватывая мужчину подмышки и таща в сторону лавки.
– Что же вы мужики, такие... Говорят вам, не надо! Нет, все равно претесь вперед и все тут! Вот поешь сначала, а потом что-нибудь придумаем!
– она вложила ему в руку деревянную миску с каким-то темным варевом.
– Не разносолы конечно, но сытно и полезно. Лес, батюшка, кормит... Я пока с тебя сапоги стяну, рану надо обработать.

Она ловко обхватила сапоги за голенища.

– Сейчас мы потянем... Сапоги то у якие гарные, - в пол голоса бормотала она, ощупывая скрипучую кожу левого сапога.
– Муженек мой, царство ему небесное, такие еже носил... Бывало каблук подправит, гвоздочками подобьет... Хоть в пляс пускайся, - со вздохом она взялась за второй.
– Рукодельник был, прости Господи его душу. Знатный рукодельник..., - второй сапог приземлился рядом с первым подошвой наружу; крохотные гвозди тускло блестели квадратным головками.
– Вот и славно, а то совсем бы обезножил, - женские пальцы скользили по ступням, обмазывая их какой-то мазью с резким запахом.

Доев похлебку, раненный с облегчением откинулся назад. Его лицо порозовело.

– Спасибо, - пробормотал он, рукой хлопая себя по груди.
– Думал, сдохну в лесу, и донесение сгинет, - его рука нырнула за отворот гимнастерки и вытащила кусок коричневого бумажного пакета.
– Спасибо, Серафимушка, - он выжидательно уставился на женщину.

– Ладно, не зыркай так. Сейчас пойдем, - она накинула на голову платок и схватила с полки что-то небольшое.
– Идти сможешь?
– тот в ответ кивнул и со стоном сделал несколько шагов по дому.
– Подожди-ка!
– вдруг она остановилась и как-то странно на него посмотрела.
– Знак с тобой? В Лес же идем. Далеко не прячь, при себе держи, не дожидаясь ответа она повернулась к выходу и мужчина увидел, что она держала в руке.
– Чего застыл? Говоришь в отряд надо?
– в ее ладони скрывалась небольшая деревянная фигурка, блестевшая от частого прикосновения к ней.

Когда они вышли, на улице уже ярко светило солнце. Женщина повернула на еле заметную тропинку, которая шла в сторону потемневшей от времени бани. Ее вросший в землю сруб был густо покрыт зеленовато-бурым мхом.

– Тут недалече, - обернулась она к нему, когда он остановился, чтобы потереть ноющую ногу.
– Вон к тому усаду выйдем, а там и до оврага рукой подать...

Боец поправил голенище сапога и оглянулся. Высокая трава хорошо скрывала их следы в том месте, где они сошли с тропки. Он прошептал что-то и пошел за женщиной, оставляя после себя несколько переломанных стеблей пустырника и крохотного кусочка бумаги.

– Почти дошли, - проговорила она, когда их накрыло тенью от высоченных сосен.
– Там, почитай,

всегда кто-нибудь есть..., - красноармеец встрепенулся и прибавил шаг.
– Вот он Лес, батюшка, -забормотала женщина, с благоговением касаясь встречающихся стволов дубов-великанов.
– Вот он кормилец, - ее пальцы нежно дотрагивались до коры, иногда на доли секунды задерживаясь.
– Избавитель...

Хромающий боец несколько раз оборачивался. Он то и дело хватался за ворот гимнастерки, начиная растирать шею.

– Что, тошно, милок?
– не оборачиваясь, бросила женщина.
– Ты, покрепче за частицу его ухватись да слова благодарственные почитай, так сразу и легче станет, - сама она продолжала прижимать статуэтку к груди.
– Батюшка, он такой... всех привечает, кто попросит.

Боец силился ей что-то сказать.

– Хр-р-р-р..., - вдруг, захрипел он, оседая на землю.
– Хр-р-р-р, - руки рванули гимнастерку на груди; ткань с треском разошлась в стороны, на землю упал большой конверт и комсомольский билет.

– Господи!
– вскрикнув, проводница подскочила к нему вплотную.
– Чи такое?

Боец широко открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух. Пронзительно голубые глаза с ужасом смотрели куда-то вверх, где смыкались плотные кроны деревьев. Его губы открывались и закрывались, словно он что-то пытался сказать. Однако, из рта раздавался лишь хрип.

– Оставь его, Серафима, - буркнул кто-то из-за спины.
– Вражина это!
– вышедший из-за дерева кряжистый бородач смачно плюнул на задыхавшегося бойца.

– Як же так, дядька Мирон? Балакал партизан он!
– женщина ничего не могла понять, переводя глаза с валявшихся на земле бумаг на лежавшее тело.
– Вин гумага при нем! Пачпорт вона!
– она подняла небольшую книжицу и, раскрыв ее, показала старику.
– Вот, Акимов Сергей Петрович, комсомолец..., - ее пальцы держали перегнутые страницы, закрывая собой блестящую скрепку-крепеж.
– Як же так?

– Вражина он!
– вновь буркнул немногословный дед, крепко сжав в руке изогнутую клюку.
– Партизан... Вчерась и нонче с утреца пятерых таких партизан взяли. Поняла, дура-баба?!
– старик с ненавистью смотрел, как возле его ног извивался задыхающийся человек.
– Приходили, да гутарила... мол партизаны. Бумаги показывали. Кто раненные были, кто нет... Все про командира выспрашивали, - клюкой он проткнул бумажный пакет, разрывая его на части.
– Пакет точно такой же показывали. Видишь?
– клочки выпотрошенного конверта были белоснежно чистыми.
– Одного такого привели сначала, а ен двух как свиней зарезал.

Остолбеневшая женщина с ужасом смотрела на синеющее лицо диверсанта. Он уже не дергался. Его ноги, несколько секунд назад рвавшие землю каблуками, застыли в странной немыслимой позе.

– Отец, он все видит!
– проговорил старик, сталкивая ногой тело в овраг.
– Со злом ты к нам пришел, так с миром и покойся...

Изломанной куклой тело в красноармейской форме свалилось вниз. Перевернувшись несколько раз в полете, оно застыло на самом дне оврага в мешанине грязи, опавших листьев и поломанных веток. Лишь побелевшее лицо с заостренными скулами, удивительным образом сохранившееся в чистоте, смотрело в небо. В удивительно синих пронзительных глазах Андреаса Даскалоса, уроженца городка Алитус, так завораживавших своей глубиной девушек, отражались медленно плывущие пушистые облака.