Зеленый фронт
Шрифт:
– Гляди-ка, очнулся, - вдруг, кто-то самым незатейливым образом пнул его в спину.
– Ну, паря...., - на Динкевича, перевернувшегося на спину, с добродушной улыбкой смотрел древний старичок.
– Готов?
Все остатки еще сохранившейся бравады с палицая слетели моментально. Не осталось ничего! Ни гордого вида борца с проклятым большевизмом, ни несгибаемого защитника угнетенного украинского народа, ни грозного Голову, ни осталось ничего! Казалось, бы вот он тот прекрасный момент, когда можно плюнуть в лицу ненавистному врагу, когда можно клясть его, когда можно в последний раз проявить свою силу.
– Ну, ничего, - спокойно проговорил
– Отец все знает, все видит... А ты помолись, паря..., помолись. От доброй молитвы-то ничаго плохого-то не случиться. И за себя помолись, и за своих вон тоже попроси. Полегче будет!
Динкевич дернулся изо всех сил, почувствовав как его кто-то схватил за связанные руки.
– Пошли прочь, прочь от меня!
– зашипел он, когда его начали волочь.
– Оставьте меня!
– Давайте, хлопцы, и тех тоже туда, - он увидел как к нему начали подтаскивать и остальных.
– Вот, сейчас и начнем...
Из-за деревьев, которые едва выступали из темноты, начали появляться фигуры людей. Один, два, три, десять..., и еще, и еще. Через несколько минут на поляне стояло сплошное людское кольцо. Молча стояли мужики в овчинных тужурках, с мрачным видом рассматривавших связанных полицаев; десантники в маскхалатах, с любопытством следившие за каждым движением копошащегося у дуба деда; несколько деревенского вида баб, в сторону виновато отводившие глаза; с десяток ребятишек, выставивших вперед палки-ружья... Чуть впереди всех стояла та самая девушка, которую с таким остервенением хлестал по щекам Динкевич. Сейчас в ее глаза читалось настолько ничем не скрываемое торжество, что сечевику становилось жутко.
– … Гм, - одобрительно прогудел старик, посмотрев за спины валявшихся предателей.
– Братья и сестры, - стоявший впереди десантников среднего роста коренастый командир чуть дернулся, что не осталось незамеченным со стороны.
– Да, все мы с единого корня... И эти тоже!
– изогнутый конец посоха ткнулся в сторону лежавших.
– Все мы плоть от плоти нашего Отца, - многие из толпы синхронно вцепились в висевшие у них на поясах темные деревянные статуэтки и с благоговением посмотрели на возвышавшийся над ними дуб исполин.
– Здоровые или убогие, рыжие или беляки, бабы или мужики, хорошие или плохие — все мы его дети. Каждого из нас он знает и привечает! Каждый, кто попросит у него помощи, получает..., - голос старика волнами то нарастал, то спадал.
– Матрена, когда ты занедюжила, кто тебе помог?
Высокая девка чуть не бухнулась на колени, так сильно закивав головой.
– А твою хворь, Степка, кто вылечил?
– его взгляд уперся в следующего — плотного мужика, мнущего в руках шапку.
– Как ты мучился от плетей германски, помнишь поди?! Кровь харкал почитай неделю... Отец тебя вылечил! И мого внучка от попотчевал. Никому отказа не было
Он выкрикивал все новые и новые имена и вздрагивавшие люди начинали истово кивать головами в подтверждение сказанного.
– Всех Отец привечает, - вновь повторил он, оглядывая собравшихся.
– А мы с вами як поступаем?
– вдруг он задал неожиданный вопрос.
– Мы-то с вами как Ему отвечаем? Люди?! Что мы сделали для Него?
– тишина на поляне стала еще более жуткой; застывшие люди старались не смотреть друг на друга, словно чего-то стыдились.
– Мы его может от вражин оборонили? А Митроха?
– парень с пудовыми кулаками, казалось, скукожился от заданного в лоб вопроса.
– Что
– тот еле слышно мычал в ответ, пытаясь спрятаться от обвиняющего взгляда.
Стоявшие вместе со всеми десантники имели совершенно непонимающий вид. С диким удивлением они смотрели на потупившихся партизан, на тыкающего непонятными обвинениями старика. Большая часть из них вообще ничего толком не понимала и бросала вопрошающие взгляды на стоявшего впереди командира. Судя по зверскому выражению лица последнего, с которым тот смотрел на тех, кто шептался в толпе, он был в курсе всего происходящего.
– Все молчите..., - укоризненно проговорил старичок.
– Молчите... А деваха вон не молчала, - он подошел к избитой девушке, которая еще не успела смыть кровь с разбитого лица.
– За правду не побоялась постоять. Болью своей попрала животный страх, - его пальцы нежно огладили ее длинные волосы и чуть толкнули назад, к людям.
– Иди, иди, дочка.
Он подошел к лежавшим полицаям, все из которых уже давно пришли в сознание и со страхом за ним следили.
– Что, черные душонки, зенками своими хлопаете?
– ткнул он посохом крайнего, попытавшего отползти от него.
– Подушегубствовали, поиздевались над людями, пора и ответ держать... Жили вы как скоты, не зная ни человеческого ни божественного закона, так после смерти своей послужите! Давай, хлопцы!
Быстро подбежавшие мужики пинками скинули связанных в яму. Через пару минут все семеро уже лежали неглубокой (с полметра) траншее и испуганно скулили.
– Товарищ коман..., - попытался сделать шаг вперед один из десантников, до этого с возмущением наблюдавшего за происходящим. Но, как же так? Это же..., - его голос становился все тише и тише, пока наконец-то, стушевавшийся под взглядом Судоплатова десантник не замолк окончательно.
Старичок сделал еще шаг вперед. Он уже ничего не замечал — ни возмущенного вида десантника, ни внимательной взгляда его командира, ни вспышки фотокамеры. Все его внимание захватил процесс...
– Отец, во искупление их злодеяний, прими, - он с надеждой смотрел на дерево, длинными искривленными ветками заполнившего пространство над поляной.
– Очисти их черные души.
Вдруг из толпы кто-то ахнул. Следом вскрикнул ребенок. Семь тел, лежавшие ровным рядом, начали дико дергаться, извиваться, словно мокрая глинистая земля под ними превратилась в раскаленную сковородку. Один из них, отчаянно дрыгая ногами, попытался вскочить, но его загребущие движения лишь скребли по податливой почве. С каждым новым движением сапоги погружались все глубже и глубже, превращая почву в жидкое болото. Другой исступленно мотал головой, не в силах дернуться погружающимся в черную жижу телом. Смачные хлопки месили грязь, отчего его лицо с вращающимися белками глаз покрылось жирной черной коркой.
– А-а-а-а-а-а!
– кляп из его рта от таких ударов все же вылетел и палицай завизжал.
– А-а-а-а-а-а!
– его тело начало погружаться быстрее.
– А-а-а-а-а!
Земляная жижа словно кислота сантиметр за сантиметром погружала в себя сапоги с обмочившимися штанами, блестевшую орлов ременную бляшку. Она с жадностью хватала обтянутое ремнями портупеи тело и уже дотягивалась до шеи.
– …..., - Динкевич уже не кричал; он сипел, не в силах выдавить из себя ни звука.
– …., - его вымазанная в грязи голова начала медленно оплывать, словно оплавленная восковая свеча.
– ….