Зеленый фронт
Шрифт:
Он бросил быстрый взгляд на дверь, словно опасался что их могут подслушать.
– Уверен, что он все знает, Костя, - кто этот «ОН» было ясно им обоим.
– Мне иногда кажется, что он видит людей насквозь, - еле слышно прошептал Жуков.
115
Его группе почти удалось проникнуть в расположение партизанского отряда — того самого, который месяцем ранее буквально «размазал тонким слоем» по лесу крупную группировку немцев. Они, бывшие полицаи, остатки карательных батальонов, смогли продвинуться дальше, чем отборные эсэсовские и егерьские части, специально натасканные на операции в подобных условиях. Все этим мысли непрестанно
– У-у-у-у, - тихо застонал Динкевич от своего бессилия что-либо изменить, грызущего его невыносимой почти физически ощущаемой болью.
– Черт, черт! Как же так вышло?
– он задергался всем телом, дрыгая связанными за спиной руками и сплетенными ногами.
– Как же так?
В очередной раз на него накатило так сильно, что он потерял сознание. Извивающееся туловище, изогнувшись напоследок, застыло в немыслимой позе.
«... Они вошли в квадрат под непрекращающийся ливневый дождь, мощными струями продолжавший по ним барабанить и барабанить. С каждым новым хлюпающим шагом из плотной стены дождя выступало очередное мокрые дерево с поникшими ветками, напоминавшее нахохлившегося ворона, который распушив перья мок под дождем. Под ногами кое-где оставались островки грязно-серого снега и полупрозрачного льда, через готовые приходилось перескакивать».
Рядом с Динкевичем на поляне лежало еще семь человек — все те, кто с обезумевшими лицами смогли вырваться из устроенной для них западни. Скрученные бечевкой руки и ноги делали их похожими в этот момент на плотные деревянные колоды, беспорядочно валявшиеся под ногами.
«Динкевич ясно видел самого себя, поправляющего промокшую насквозь командирскую фуражку с красной звездочкой. Вот он делает знак остановиться и еще раз проверить обмундирование. Сечевики, ежась под струями проливного дождя, в очередной раз начали проверять наличие звезд и красных лет.
– Че, рожу кривишь, Горелый?
– в этом полусне, полудреме свой собственный голос казался ему настолько писклявым и жалким, что хотелось заткнуть свой же собственный рот.
– Не умрешь!
– Не возьму я этот жидовский знак!
– ворчал звероподобный мужчина, лицо которого перетягивали багрово-красные рубцы.
– Это все кляты коммуняки таскали.... Вот он у меня где!
– его ладонь энергично резанула в районе собственной шеи.
– Прости меня Господи! Кляты кровопицы, совсем от иродов житья не стало...
Голова отряда со вздохом от него отвернулся.
– Подтянулись, черти!
– прикрикнул он на них через проклюнувшийся кашель.
– Хватить сиськи мять, тапереча мы одно из подразделений бригады Козлова. Поняли? И чтобы до сигнала ни гу-гу!
– небритые и посеревшие лица понимающе закивали».
Он валялся на поляне под огромным деревом и понимал, что вновь видит свой кусочек воспоминаний, нагнавшим его с очередным витком этого бреда. Он стонал и рвался, но мечущееся тело не желало помогать ему.
«- Голова, а дивчины там був?
– новые голоса начали пробиваться к нему сквозь пелену тумана.
– А то не в моготу боле..., - разбитной паренек из Львова наклонился к его голове.
– Можа тех вон дивиц попробуем? С них же не убудет! Мы же только трошки... Уж одна там больно гарна, - прямо перед глазами Динкевича встали толстые, обветренные причмокивающие губы цвета сырого мяса.
– Вот я понимаю дивчина! Волосья во!
–
– Глазищами своими таращит як из пулемета... Гарна дивчина...».
Через мгновение эта вечно потеющая рожа с крупным чуть расплющенным носом растаяла в воздухе, оставив после себя встающие стеной остатки леса. Между темно-зеленой травой, едва прикрытой снегом, стояли черные как смоль стволы деревьев. Ровные, прямые, без единого сучка, они смотрели прямо в небо... Он видел их то перед самым носом, когда можно было разглядеть черную как смоль обгоревшую кору деревьев, то вдалеке от себя, когда они сливались в единый темный монолит.
«- Всем в оба смотреть!
– вновь Динкевич слышит свой голос, но остановить его не может.
– Немцы полгода назад тоже здесь пройти пытались, - перед его глазами проплывал сожженный танк, который сейчас с опущенным стволом пушки, с слетевшей гусеницей и с вскрытым металлическим брюхом уже не выглядел наводящим ужас монстров.
– Полк пехоты с усилением, двадцать танков в лес вошли и все!
– он помнил с какой интонацией говорил эти слова, как пытался произвести впечатление на тех, кто шел с ним.
– Все они здесь остались. Вот один, там второй встал... Вон, без башни, - метрах в двадцати, действительно, стоял, безголовый танк, лишенный в добавок и гусениц.
– Думаю, хлопче, дальше еще увидим».
Его сознание подстегнутое страшной усталостью и и страхом выдало очередную картину. Новый подбитый танк стоит метрах в десяти от первого. Ему повезло меньше! Массивная башня отброшена в сторону, где проломив своим весов несколько стройных берез валялась на земле. Люк механника-водителя был открыт и манил своей темнотой и надеждой...
«О! Пся крев!
– заорал вдруг Динкевич, в очередной раз проклиная свое неуемное любопытство он резко отпрыгнул от закопченной железной туши.
– Матка боска!
– с исказившимся от испуга лицом он не мог отвести взгляда от темноты открывшегося люка».
Даже сейчас, лежа на земле со связанными рыками он ощутил как его накрыло противной холодной испариной.
«- Сгорел..., - проговорил тот, прошлый Динкевич.
– Заживо...
Падавший в глубину танка тоненький луч света осветил скрючившуюся за рычагами управления черную фигуру. Виднелась склоненная вперед голова, покрытая опаленными волосяными комками; вцепившиеся в рычаги руки, с которых в огне лохмотьями слезал комбинезон. Он смотрел прямо в полумрак кабины, где черная запекшаяся кожа сливалась с темнотой стен и пугала своей неизвестностью.
– Сгорел заживо, - он протянул руку, чтобы закрыть танковый люк.
– Спи спокойн..., - вдруг, потрескавшиеся, впавшие в глазницы веки чуть дрогнули.
– Спокойно, - шепотом попытался закончить он, но из его рта выдавался лишь шепот.
– Нет! Нет!
– забормотал он не веря своих глазам — Ты же сгорел! Сгорел весь, полностью!
– к его ужасу танкист открыл приподнял сначала одно веко, потом после секундной заминки второе».
Динкевич, тяжело дыша, открыл глаза. Место где он лежал, таки и не изменилось. Он с свистом глотал холодный, пахнувший сыростью и порохом воздух, а потом также, со звуком, выдыхал его обратно. Его легкие работали как кузнечные мехи, загоняя все новые и новые порции живительного газа, но он никак не мог успокоиться... Краски его очередного воспоминания становились все ярче и ярче, в какой-то момент полностью заменяя собой реальность...