Зелёный щит нашей планеты
Шрифт:
Джинн на мгновение замер в нерешительности. Возможно, он решил, что я расставляю какую-то ловушку. Этого колебания мне было достаточно. Я выпустила сотни густых темных плетей в сторону замка, хватаясь за каждую его частичку, за какую только могла. Жар, пульсирующий в жилах здания, заставил Сссеракиса зашипеть от боли, но ледяная тень устояла. Я увеличила силу ужаса с помощью собственной кинемантии, и мы потянули за кости замка.
Джинн слишком поздно понял, что мы делаем. Он погрузился в землю и поднялся рядом в струе огня, но к тому времени стекло, удерживавшее огонь, начало трескаться. С последним оглушительным треском большая часть здания разлетелась вдребезги, из
Что-то меня схватило. В этом не было ничего материального, ничего, что я могла бы по-настоящему объяснить, но Джинн каким-то образом схватил мое сознание, и я почувствовала, что разрываюсь между двумя силами. Сссеракис отчаянно тянул меня обратно в мое настоящее тело, а Вейнфолд отказывался меня отпускать; один пылал, как солнце, другой был холоден, как ледяная смерть. Но для Джинна было уже слишком поздно, Сссеракису помогала притяжение моего тела, и я почувствовала, что ускользаю из этого огненного мира.
Я почувствовала, что Джинн смеется надо мной, не испытывая ни гнева, ни досады. «Я запомню твое имя, Эскара Хелсене». Вся моя жизнь была не более чем мгновением для существа, столь древнего, как Вейнфолд. Он мог ждать столько, сколько потребуется, пока другой человек, достаточно глупый, не наденет корону. Конечно, для меня не имело значения, запомнил ли он мое имя. Возможно, я и вырвалась из лап Джинна, но даже это была пустая победа. Все, чего мне оставалось ждать, — боль, и тело, настолько израненное, что мне повезет, если я переживу этот день.
Глава 31
Я сорвала корону со своей головы еще до того, как открыла глаза, позволила ей упасть на землю и не услышала никакого лязга. Какой звук издает огонь, когда падает? Затем я проснулась в разрушенном городе, охваченном пламенем. Я с благоговейным трепетом подумала о том, сколько силы, должно быть, вложил в меня Джинн, чтобы сжечь землю и камень. Как может гореть камень? Куда бы я ни посмотрела, везде были языки пламени, лижущие небо, расплавленный камень и земля, искривленная и покалеченная. Даже облака отодвинулись от города, закручиваясь спиралью вокруг самих себя, подгоняемые силой, которую выпустил на свободу Джинн. И все это произошло, пока он сражался с Сссеракисом и со мной внутри короны. Тогда я в первый раз попробовала силу, которой обладают Джинны и Ранд, но далеко не в последний.
Я осознала все разрушения, которые Вейнфолд совершил через меня. Город, объятый пламенем, простирался насколько хватало глаз. Я не думала, что носила корону так уж долго. Я была потрясена, в этом не было сомнений, но было и кое-что еще. Я почувствовала, как во мне просыпается голод. Я хотела обладать такой силой, но я бы не стала превращать себя в рабыню Джинна, чтобы ее получить.
Ро'шан все еще висел в небе, далекий и возвышающийся над горизонтом, не тронутый пламенем Вейнфолда. Облегчение, охватившее меня при этом, вызвало слезы на глазах. Моя дочь была в безопасности. Кенто была в безопасности. Смех сорвался с моих губ, и слезы, которые я пролила, свободно потекли по моим щекам.
В пузыре застывшего времени у горящих останков Башни хвастунов появился новый обитатель. Старик со щитом застыл на
Как ты думаешь, откуда у меня взялась идея? Голос Сссеракиса звучал подавленно. Ужас потратил слишком много своей силы на битву с Джинном, и я была уверен, что пройдет много времени, прежде чем он наберется достаточно сил, чтобы снова мне помочь. Долгое время и много страха.
Тогда-то я и заметила, что боль прошла. Странно, что до меня это так долго не доходило. Я посмотрела на свои руки, ожидая увидеть, что они почернели и кровоточат, что от них нет никакого толку. Но это было не так. Кожа на ладонях была новой, свежей и шершавой на ощупь, не поврежденной воздействием внешних факторов — все раны зажили. Я протянула руку и дотронулась до задней части шеи, поморщившись от ощущения такого грубого прикосновения, но ожоги исчезли. Боль прошла. Я быстро дотронулась до щеки и обнаружила, что рана, которую нанес мне Приг, уродливый рваный шрам от плохо обработанного удара плетью, все еще на месте. Честно говоря, я не уверена, была ли я рада этому или нет. Какая-то часть меня была бы рада, если бы с моей плоти стерли последние следы пыток, которым подвергал меня Приг, но другая часть меня хотела, чтобы у меня остался шрам. Хотела напоминание о кузнице, которая выковала меня такой, какая я есть.
Я отвернулась от застывшей сцены — хрономант, оказавшийся на самом краю гибели, неспособный спастись от падающих камней, неспособный сбежать из собственной вечной тюрьмы. По крайней мере, теперь у него была компания. Седовласый терреланский солдат не был охвачен паникой — наоборот, на его лице читалось решительное принятие, как будто он с самого начала знал, что все закончится именно так. Пожалуй, самым подходящим был щит, который держал старик. Щит, созданный для того, чтобы показать людям проблески возможного будущего, которые теперь остались в прошлом. Молодая женщина, окутанная тенью, сражается с огненным богом; это последнее, что щит мог бы показать кому бы то ни было. Я почувствовала прилив гордости.
Рядом стояла девочка, окруженная мерцанием, похожим на жаркую дымку. Ей было не больше шести лет, она была хорошенькой и безупречно-чистой, несмотря на все эти руины и пожар. Девочка-землянин, с темной кожей и горящими глазами, слишком взрослыми для такой малышки. Я приняла ее за привидение, возможно, одно из тех, что появились, когда Пикарр был уничтожен, и у которого хватило воли сохранить свою прежнюю форму, но, на самом деле, мой измученный разум сыграл со мной злую шутку. И я действительно была измучена. Тело и разум были слишком утомлены, чтобы ходить. И еще я чувствовала дрожь. Я был на грани отторжения, и мне нужно было убрать Источники из живота, прежде чем я устрою второй дугошторм, в центре которого окажется мой труп.
— Ты это снова ты? — В тот момент, когда девочка заговорила, я узнала ее голос.
— Коби? — Моя решимость держаться прямо покинула меня вместе с последними силами, и ноги подкосились, заставив меня грохнуться на колени. Неудивительно, что сейчас у меня болят колени, учитывая то наказание, которому я подвергала их в юности. Хотя, по правде говоря, дело не только в моих коленях. Чего бы я только не отдала, чтобы хотя бы ощутить вкус бессмертия, хотя, полагаю, Тамура сказал бы, что это проклятие — навечно оставаться в теле старика.