Зелимхан
Шрифт:
голосом.
Она сразу вся сжалась, как всегда, готовая к
сопротивлению.
— Ну скажи, Зезаг, долго еще собираешься ты
ломаться? Не стыдно ли тебе?
— На моей душе нет греха, я никого не
стыжусь, — сказала Зезаг, не глядя на него.
— Стыд!.. Кому из людей интересно, стыдишься ты
или нет!
Успа сел -на кровать рядом с ней и положил руку ей
на плечо. Она содрогнулась от отвращения.
— Скажи, почему ты не любишь меня? — спросил
он
— Не знаю, — еле слышно ответила она.
— Лжешь, грязная сука! — срывающимся голосом
закричал он. — Думаешь, тебе удастся встретиться со
своим Солтамурадом? Трижды в могилу сойдешь
раньше, чем увидишь его, дурная ишачка! — и Успа
замахнулся на жену кулаком.
Зезаг даже глазом не повела и сидела, будто
каменная.
— Я высушу тебя в этом углу, — прошипел
Успа. — А в дом к себе на этих днях приведу самую
красивую невесту.
— Приведи хоть княгиню, а меня оставь в покое.
— Нет, не оставлю! — он вдруг вскочил и
заметался по комнате. — Я еще не сказал тебе самого
главного... Ты знаешь, что я на днях ездил в Ведено. Так
вот, я добился от пристава Чернова, чтоб твоего Сол-
тамурада упрятали в тюрьму...
Зезаг обомлела и испуганными глазами, не
отрываясь, глядела в обезумевшее лицо этого человека.
— Поняла теперь,, что брыкаться бесполезно?
Теперь я нашел средство против тебя! — захохотал он;
брызгая слюной.
— Не трогай меня, уходи! — заикаясь от страха,
вымолвила она. — Хорошее средство ты нашел, богом
проклятая собака. Не стыдно ли тебе, а еще
называешься мужчиной!
— Средство самое верное! А что касается того,
мужчина я или нет, это ты сейчас узнаешь!..
Глотая слезы, Зезаг дрожала как в лихорадке.
— Что тебе нужно от меня?
— Твоя любовь.
— Моя любовь?.. Тебе? — она обезумевшими
глазами посмотрела на него. — Любить тебя, который
погрузил меня в черную ночь на пороге моей чистой
любви! Какое безумие, что я остановила в ту ночь руку
Солтамурада: я побоялась тогда, что из-за меня
прольется кровь невинных людей. Свершись тогда
убийство, и я ни одного дня не провела бы в этом
проклятом доме.
— Молчи, хватит! — заорал Уела. Он вдруг
выхватил кинжал. — Я не ручаюсь за себя. Гляди: вот этим
клинком я завтра же заколю Солтамурада, если ты
сегодня не будешь моей. Слышишь?! Я буду резать его
на куски. Чернов разрешил мне это...
«Он с ума сошел», — с ужасом подумала Зезаг,
глядя на его покрасневшие дикие глаза. Успа шагнул
к иен, протяну!В руки. Кинжал со звоном
— Я готова трижды умереть, лишь бы не быть
твоею! — выкрикнула она.
Он замотал головой.
— Хватит злоупотреблять моим терпением! — и,
дико кинувшись вперед, схватил Зезаг. Она рванулась
в сторону, но он судорожно вцепился в ее плечи.
— Как тебе не стыдно, уйди от меня! — закричала
Зезаг.
— Кого мне стыдиться? Я обнимаю свою жену! —
Он схватил ее за горло и, повалив на пол, начал
срывать с нее платье. Он все крепче сжимал ее в своих
объятиях, из-под его рыжих бровей, как горячие
уголья, сверкали налитые кровью глаза, ноздри
туповатого носа раздулись, тяжелое дыхание вырывалось
из них.
Полный ужаса взгляд Зезаг скользнул по его
багровому лицу, и она поняла, что мольбы больше не
помогут. Она не в силах была шевельнуться.
хЭДокрой от пота рукой Успа провел по ее бедру
и с силой привлек ее к себе...
Обессиленный Успа лежал на кровати и пытался
отдышаться, уверенный, что отныне Зезаг всецело
принадлежит ему, что теперь она никуда от него не уйдет.
В это время с пола донесся голос:
— Солтамурад, ва Солтамурад!.. Остерегайся
его! — это кричала в бреду Зезаг. —
Солтамурад!..
— Замолчи, стерва! Если еще раз произнесешь это
имя, я зарублю тебя, — вскочил Успа.
Но Зезаг не слышала его, она бредила от сильного
потрясения.
— Солтамурад, остерегайся!..
Когда Успа поднял ногу, чтобы ударить ее по
голове, во дворе внезапно залаяла собака.
— Перестань!.. Кто это там? — услышал он голос
матери.
Полный безотчетного страха, Успа выскочил из
комнаты и забился в какой-то темный угол.
Через несколько часов, придя в сознание, Зезаг
присела на полу и увидела, что в комнате никого нет.
Превозмогая боль во всем теле, она выскользнула в окно
и скрылась в ночном мраке.
Обычный деревенский вечер с мычанием коров,
возвращающихся с пастбища, и гомоном хлопотливых
хозяек спустился над Харачоем, когда Зелимхан вступил
в пределы родного аула. Привычным жестом отодвинув
плетеную изгородь, подвешенную на деревянных
обручах и служившую воротами, он вошел во двор и
остановился, пораженный: он не увидел деда Бахо, сидя-
щего на своем излюбленном месте. Что же еще