Земляки по разуму
Шрифт:
— Почему это на моей? Что я, санитарка какая, а? Кроме того, я Жулечке такое не раз делала и ничего!
«Не видят они меня и это есть хорошо», — рассудил Семен, расслабился и приготовился спать и слушать дальше в приятной и теплой невесомости, где пребывало его тело.
— То-то я смотрю, что глаза у вас, как у двух сестер-алкоголичек!
— Да ладно тебе, Наташа! Надо же как-то стресс снимать. Ты сама посмотри — ничего же с ней не случилось.
— Время еще покажет, но видит Бог…
И тут в сон Семена, на самом, как всегда, интересном
— Я думал, что ты человек самодостаточный. Ну, то есть, что тебе хватает самого себя…
— Ты это о чем?
— О твоей бурной радости при виде двойника.
Физиономия Семена выразила такую степень изумления, что друг поспешил добавить:
— Я, например, испугался едва ли не до икоты, а ты — Сенечка!
— Я?
— Ну, а кто? Я, что ли?
— Ну да, — спросонья спорить не хотелось. — Это я — Сенечка! Единственный и неповторимый!
Длинный неестественно расхохотался и тут Саньковский увидел себя на мониторе. Ему перехватило дыхание, но он быстро сообразил, что к ним направляется последний гид — его копия. Присмотревшись внимательнее, он решил, что Семен-штрих гораздо симпатичнее как майора Вуйко-штрих, так и штрих-Горелова.
Продолжая рассматривать своего искусственного двойника, Саньковский не удержался от самодовольной улыбки — Семен-штрих тащился к кораблю как на заклание, всем своим покорным видом олицетворяя жертвоприношение богам, а кому неприятно почувствовать себя богом хотя бы раз в жизни? Пусть чужим, но…
Эта гордая мысль вымела остатки непонятного, навеянного ностальгией сна из головы Саньковского, и он весело хлопнул приятеля по плечу:
— Понял?!!
Длинный дернулся, хлопнул глазами, как ружье двумя холостыми патронами, и нерешительно поинтересовался:
— Что?
Семен цыкнул зубом, но времени на объяснения не было — квазидвойнк уже барабанил по обшивке.
— Идем, узнаем, с чем к нам пожаловал дорогой гость!
— Дорогой?
Саньковский хмыкнул:
— С моей точки зрения ему цены нет. Чем он мне не памятник при жизни?
Такая постановка вопроса Длинному в голову не приходила и с ответом он не нашелся. Кроме того, пережитый страх не прошел, а лишь затаился, холодной змеей свернувшись под ложечкой, готовый в любую секунду не только сосать, но и глодать все сигнальные системы организма. Длинный не без оснований начал подозревать, что он не создан для космоса и контактов с чужими формам жизни.
— Слушай, Семен, — начал было он, послушно двигаясь вслед за другом, — попроси у них горючего и сматываемся отсюда, а?
— Нельзя.
— Почему?
— Это же первое правило дипломатии — если ты чего-то просишь, значит, в чем-то нуждаешься. Это ставит тебя в зависимое положение и дает моральное преимущество противнику.
— При чем здесь дипломатия — я домой хочу!
— Я тоже, но это ничего не меняет. Мы должны вести себя
— Зачем?
— А это уже второе правило дипломатии, — Семен открыл шлюзовую камеру и, вместо того, чтобы дождаться в ней свою копию, сам вышел из корабля.
Длинный благоразумно остался внутри и с со смешанными чувствами наблюдал, как друг обнимается с бездушным репликантом согласно какому-то выдуманному им этикету. Смотреть на это было довольно противно, но, по большому счету, не более отвратно, чем на оторванные головы вчерашних «гостей», которые по-прежнему валялись около «тарелки». От нечего делать Длинный спрыгнул на поверхность планеты и поддал одну из голов ногой. Та покатилась, подпрыгивая и отбрасывая скачущую под чужим солнцем тень на плиты космодрома. Остановившись метрах в пяти, она вытаращилась на Длинного белесыми глазами и голосом Саньковского завопила:
— Ты что это делаешь, придурок?
Длинный помертвел от ужаса, а голова продолжала надрываться:
— Я тебе, уроду, про дипломатию талдычу, а ты ведешь себя как какой-то диплодок недоразвитый!
В конце концов Длинному удалось сообразить, что кричит таки его друг. Он обернулся к Семену, поморщился от вида двух почти одинаковых физиономий и тут, скорее благодаря пережитому шоку, нежели чему другому, у него забрезжила мысль, грозящая со временем перерасти в потрясающую идею. Нужно было только это время выгадать.
— …если ей станет хуже, — услышала Мария материнский голос, — то я скормлю тебя твоей псине.
«Ей — это, стало быть, мне», — сделала логический вывод Саньковская, но дальше мыслить не стала, потому как в памяти всплыл сон. Реальный настолько, что она мысленно улыбнулась новому осознанию старого, как мир, выражения: «Вселенная есть Любовь». Сейчас впору было представить себя героиней будущего суперпопулярного шоу для жен космонавтов «Как далеко ты меня любишь?», где связь между любящими поддерживается исключительно с помощью телепатии и дешевого портвейна. Быть может, и в самом деле есть некая сермяжная правда в поговорке: «Если не доходит через голову, то нужно попробовать через задницу?..» Ведь проснувшаяся под воздействием винной клизмы способность чувствовать то же, что и муж, была настолько удивительной, что не шла по степени странности ни в какое сравнение даже с тем, что с ней сотворили старушки-«веселушки»…
Впрочем, вскоре эйфория схлынула, и Мария попробовала все проанализировать. И по мере того, как она это делала, ее все больше охватывало смутное беспокойство.
Если мать с подругой напугали ее вначале, то страх перед сном начал проявляться только теперь и чем дальше Саньковская думала над чужой реальностью, вторгнувшейся к ней в сознание, тем больший ужас ее охватывал. Была некая ускользающая нестыковка во всем том, что на первый взгляд казалось почти обычным и по-своему, если верить Фрейду, логичным.