Земные и небесные странствия поэта
Шрифт:
Глава одиннадцатая
КОРАЛЛОВАЯ ЭФА
…Стрела уж пущена — а птица еще поет в кустах…
…Благородный муж легко преодолевает собственные лишенья, но не переносит
чужих страданий…
Ааааа!..
…Я опять ехал по русским пустыням осенним, безвинно, беззащитно замершим в предчувствии бесконечной
Всегда я думал: даже медведь — этот густой, могучий зверь на зиму залегает, прячется в берлогу спасительную, а бедный, тленный, русский хрупкий человек семь месяцев дышит, бродит, живет в испепеляющих снегах, снегах, снегах…
О Боже!..
И что же двуногий, такой трепетный, ломкий человек сильнее четверолапого, густомясого медведя?..
…Так много я пережил за эту последнюю неделю — смерть матери, эти обгорелые, сиротские, пустынные, родные, брошенные деревеньки, где впервые, ознобно мне почудилось, что палые плетни лежат в бурьяне, как зябнущие, больные ребра мои, которые некогда так сладко отозвались, запели от Гулиного локотка; и встреча с исцелившей меня старухой Марфой, и эти туманы, и болота непроходимые, непролазные топи окрест, и эта глушь, и эта страшная обольстительно погибельная девочка на велосипеде, и эта послушная, дивная метель на дороге…
Как много!.. О Боже!.. Как щедро! Как привольно!..
И какая-то полнота жизни была в душе моей, какой давно не было…
От этих осенних, полных ветра, струящихся просторов, что ли?..
Оттого, что много вольного, лесного, нетронутого пьянящего, хмельного воздуха на Руси, что ли?..
Не знаю… не знаю…
И я вспомнил древние слова персидского поэта: “Дни жизни — даже горькие — цени! ведь навсегда уходят и они!..”
И дни моей жизни уходили, и все больше в них было горьких дней, но сегодня мне было дивно, сладко, полноводно, полновольно…
…И опять туманы нашли на дорогу, и опять ушли, и я увидел на дорогах, близ чахлых деревенек, застывших женщин в павловопосадских старинных платках.
Они стояли, как огромные русские “матрешки”!..
Только это были живые… наши матери, и дщери, и сестры…
Я уже знал, что значат эти кочевые, павлиньи платки на дорогах…
Есть такие русские яблоки — “двухфунтовые антоновки” — это поздние, осенние, неслыханные медовые плоды… Их собирают недозрелыми и в соломе берегут, лелеют в ящиках — тут они яро, целомудренно доходят, дозревают, наливаются щедро к зиме, и нет ничего вкусней этих яблок снежно-сахарных, сокообильных.
Такими тайными яблоками в золотой соломе в душистых ящиках-избах всегда казались мне русские, деревенские, зимние, румяные, алые, яблоневые жены и девы-красавицы-павы стыдливые, таящиеся…
Русские князья отдавали жизни свои, спасая таких яблоневых жен от охочих татар…
Но вот князей истребили…
И вот жены забыли про князей убитых, заступников своих, и вышли блудить на дороги…
От пьянства мужей своих, и нищеты детей своих голодных, и тщеты усыхающих заживо стариков, вышли они на дороги
И вот последняя русская Красота, Краса тайная, родниковая, последний оплот русский, продается на дорогах нищих, сквозистых…
Я всегда думал, что блудных жен и дев надо люто карать: плетьми или даже тюрьмами…
Но особенно люто надо казнить тех, кто покупает и растлевает эту Красоту…
Ибо Спаситель сказал: “Горе тому, через кого приходит соблазн”…
Мудрец сказал: “Кто спит с проституткой — тот спит с трупом”…
И вот любители этой трупной любви влекут пенно в свои машины этих жен и дев блуда, и они переплетаются во мгле греха, как мышь податливая и змея…
И только одна из них подняла вилы на соблазнителей своих!..
И только одна старуха с банкой брусничного варенья пошла к Кремлю, чтобы отомстить главному Бесу за поруганную страну?..
А что же я?..
А что же я, знаменитый ученый, нобелевский лауреат, что же я могу сделать для народа моего и как отомстить бесам?..
Где же вилы мои?..
О Боже…
…Вот тогда я и вспомнил про ту змею, про Коралловую Эфу…
А, впрочем, все эти годы я о ней и не забывал… И как я мог всё это забыть?..
Да и как можно было навек забыть, замутить первую возлюбленную мою Гулю, Гулю Сарданапал?..
И зороастрийских родителей её?..
И реку Фан-Янгоб, уходящую в адово подземелье, где бродит в озере бездонный шайтан, где таится, клубится один из Двенадцати входов-врат в ад?..
И Водопад самоубийц?..
И ту исполинскую Черешню, и тайно связанную с ней рептилию, любимицу, и любовницу, и убийцу древнеперсидских царей — Коралловую Эфу?..
И как я мог все это забыть?..
Все это, как древний сладкий хаос, как река Фан-Ягноб, бьющаяся в подземелье, лежало, таилось до поры в душе моей, в подсознанье моем…
И вот за эти годы я многое узнал про мою Коралловую Эфу!..
…Английская “Красная Книга” пишет о Коралловой Эфе, как о давно вымершей змее.
А я сфотографировал древнюю книжную китайскую миниатюру, где изображен великий древнеперсидский Царь Дарий Гуштасп I… О!..
Вот Он, совершенно нагой, сидит на золотом троне под исполинской Черешней и три Коралловые Эфы обвивают Его!.. О!..
Одна — сжимает кольцами его щедрый фаллос-зебб, сладостно высекая, выжимая, вынимая из него царскую сперму-живицу!.. О!..
Вторая — слизывает язычком-жалом живицу-семя царское… О!..
Третья — самая таинственная — вьется из царского рта… А!..
Как она попала в рот Царя?..
Что делает там?..
А? А? А?..
Я долго исследовал эту миниатюру…
И открыл её тайну…
Или одну из тайн?..
Увы!.. У нее много тайн, но некоторые я открыл…
Вот они!..