Зеркало королевы Мирабель
Шрифт:
— Любовную, — кивнула Беатрис.
— Любовную… — повторил Фламэ, перехватывая гриф чуть выше. — Что ж.… Будь по-вашему.
Я пойду тебе за сердцем, милая моя
Вижу, в грудь тебе скользнула черная змея
Ночь плащом своим накрыла
И веселых и унылых
Я тебе пою, чтоб ты уснула…
Насупившись, Джинджер вернулась к огню. Этот проклятый… тут она запнулась. Проклятый музыкант? Проклятый
Я иду к горам высоким, милая моя
К тем далеким скалам, где кончается земля
Ночь накинет плащ на плечи
Почерней, чем любит вечер
Я его внесу — потухнут свечи
Ночь плащом своим накрыла
Знатных, равно как и сирых
Я же так хочу, чтоб ты уснула
Беатриса легла, положила под щеку ладошки, словно маленькая девочка, и закрыла глаза. По губам ее бродила странная, нежная улыбка. Что-то притягательное было в этой колыбельной, какой бы жуткой она не была. Даже Джинджер, и ту потянуло в сон.
Я шагну за сердцем в пропасть, милая моя
Где лежит на дне, свернувшись, черная змея
Хризопраз в ее глазницах
И клыками яд сочится
Может, лучше было мне разбиться?
Где-то ночь плащом укрыла
И счастливых и усталых
Я надеюсь, ты тогда уснула
Я схвачусь с змеей за сердце, милая моя
Вздрогнет и вздыбится тотчас бедная земля
Яд течет по моим венам
Отравленные нетленны
На губах остались клочья пены
Помню, ночь плащом накрыла
И уродливых и милых
Я теперь молюсь, чтоб ты уснула
Подсев поближе, Джинджер достала из своих поясных кошельков баночку с мазью, которую стянула с ларька аптекаря на выезде из Каэлэда, и связку бинтов. Последнюю. Теперь придется либо рубаху резать, либо стирать использованные. Но эти мысли были какими-то бесплотными. Куда важнее были слова песни, и спустя мгновение, разжав пальцы, ведьма выронила баночку на солому.
Не принес тебе я сердца, милая моя
В нем давно уже таилась черная змея
Думал — заменю рубином
Снова станешь легкокрылой
Вспомнишь, как же ты меня любила
Ночь плащом своим накрыла
И любимых и немилых
Я
Ночь плащом своим накрыла
И любимых и немилых
Я молюсь, чтоб ты навек уснула
— Это песня для кого-то другого, — сонно пробормотала Беатрис.
— Думаю, это песня для всех нас, — как-то излишне спокойно и скорбно ответил Адмар.
Он опустил руки, отложил гитару и с недоумением посмотрел на Джинджер. Очнувшись, она тотчас же подхватила с соломы пузырек с целебной мазью и протянула руку.
— Да, сударыня?
Джинджер раздраженно покачала головой. Невозможный человек! То он бродяга, то он легендарный Палач. То он колдун, северный бард, то самый обыкновенный никчемный мужчина, который о себе позаботиться не в состоянии. Нет уж, Бенжамин, хотя и идиот, куда проще и понятнее.
— Ладонь ваша, — терпеливо пояснила Джинджер. — Я должна ее перевязать.
— А-а… — Адмар поднял руку и с недоумением посмотрел на покрасневшие бинты. — Действительно.
Ведьма закатила глаза.
— Вы всегда такой? Олух, я имею в виду.
— По всякому, сударыня, — на удиление покладисто ответил Адмар.
Джинджер занялась перевязкой его израненной ладони, которая за прошедшие часы, конечно же, нисколько не зажила, а эта глупая выходка с песней только сделала хуже. Джинджер очень хотелось посильнее ударить этого идиота, с легким недоумением рассматривающего рану. Увы, от этого не было никакого толка.
— Беатрис уснула, — сказал лорд, подходя ближе. — Что у вас тут?
— Заговор, — безмятежно улыбнулся проклятущий Палач.
— Рана, если вы еще не забыли, — процедила сквозь зубы Джинджер.
— Альбера мы ждать не можем, так что выходим с рассветом, — Бенжамин кивнул в сторону сваленной в углу соломы. — Спите. И помни, Адмар, мы с Филиппом будем дежурить по очереди. Так что даже не думай сбежать.
Развернувшись, он направился к лошадям. Джинджер покачала головой, завязала бинт излишне кокетливым бантиком, распустила его, и завязала вновь, а потом перевела взгляд на костер. Пламя изгибалось, не суля ничего хорошего. Искры взлетали вверх и таяли в темном дыму.
— Выходим до рассвета, — озвучил ее мысли Адмар.
Да, по всему выходило, что так. И пламя, сворачивающееся в кольцо, и вон те ярко-оранжевые искры, складывающиеся в знак «вражий лук». Джинджер вновь повернула голову и обнаружила, что все еще держит Адмара за руку.
Глава шестая
Джинджер никогда не снились вещие сны. Ведьмам дорого приходилось платить за этот дар, и она ничего не согласна была приносить в жертву. И, тем не менее, что-то тревожное было в предрассветных видениях.
Джинджер открыла глаза. Над ней был потолок: потемневшие, растрескавшиеся стропила и соломенные вязанки, уложенные поверх крест-накрест. Ветер лупил по стенам, заставляя спящих на соломе путников вздрагивать. Филиппа, назначенного дежурить до утра, точно так же сморила дрема. Спали даже лошади, опустив морды и почти касаясь носами земли. Тишина стояла такая, что слышно было, как снег ложиться на землю — мягко, неспешно, аккуратно, снежинка к снежинке. А еще за снегом слышен был тонкий, ломкий голос флейты.